Григорий Асмолов, доцент департамента цифровых гуманитарных наук Королевского колледжа Лондона, объясняет, как мутировала пропаганда в России и почему среднестатистическим русским манипулировать легче, чем среднестатистическим британцем.
— Что считается пропагандой?
— Опираюсь на определение, которое предложили коллеги из Гарвардского университета. Пропаганда — форма коммуникации, цель которой — манипулирование целевой аудиторией, чтобы повлиять на веру, мнения и предпочтения людей и за счет этого достичь политических эффектов. Главное здесь — изменить поведение, как в конкретной ситуации, так и в целом. Например, чтобы повысить легитимацию политических сил или снизить вероятность выступлений против кого-то — нейтрализовать нежелательные настроения.
— Почему прибежищем пропагандистов стало именно телевидение?
— Из-за визуальной и эмоциональной составляющей оно исторически было наиболее влиятельным медиумом до появления интернета. Кроме того, самым дорогим [в производстве]. Большинство каналов или полностью контролировались государством, или принадлежали богатым элитам со своими политическими и экономическими целями. А еще телевидение не позволяет людям вовлекаться и давать альтернативные объяснения — эта информация идет в одну сторону.
В России произошел интересный поворот, связанный с телевидением. В советские годы каналы полностью принадлежали властям и использовались как способ выстроить одну информационную картину, в девяностые началась и закончилась демократизация с ее вызовами государству, а в нулевые случилась трагедия подлодки «Курск», и нынешние власти поняли, что контроль над телевидением — первый шаг к поддержанию политической стабильности, в особенности в кризисных ситуациях.
И вот мы здесь — основные центральные каналы снова контролируются государством.
— В СССР пропаганда была настолько же значима для властей, как спецслужбы и военные, а что насчет современной России?
— Для нынешних российских властей возможность контролировать информационную картину мира граждан — важный элемент для продвижения своих политических целей, легитимации решений и при этом минимизации протестного потенциала. А если альтернативные политические силы и возникают, делается все, чтобы эти люди не получили поддержки большинства населения.
ТВ: ЦВЕТНОЕ, НО ЧЕРНО-БЕЛОЕ
— За все эти годы пропаганда научилась подстраиваться под особенности времени, изменила инструментарий?
— В прошлом она существовала в мире медийных технологий, которые позволяли достаточно эффективно контролировать информационные потоки. В то время единственные альтернативные голоса были «вражескими» и звучали из радиостанций, которые глушились. Пропаганде было намного легче — в том мире страну легко изолировали от противоположных мнений.
Но пришел интернет и подарил полифонию голосов, практически любой человек может зайти на большинство сайтов иностранных СМИ и посмотреть на повестку с другой стороны. Поэтому теперь пропагандисту нелегко — нужно быть конкурентоспособным в контексте многоголосья. Естественно, возникает целый ряд механизмов, которые позволяют оставаться ведущим голосом и нейтрализовать альтернативные источники информации.
Новый тип пропаганды пытается использовать современные технологии. Государству все еще важно контролировать традиционные СМИ и мешать другим медиа менять повестку дня. Вспомним хотя бы историю, которая произошла с «Яндекс.Новостями». Они изначально давали возможность индексировать новости иностранных русскоязычных сайтов. Сегодня такого в российских агрегаторах новостей мы уже не увидим.
При этом властям важно доминировать в информационном пространстве за счет создания благоприятных условий для российских источников и неблагоприятных условий для источников, которые не контролируются российскими властями, — когда мы говорим о суверенном интернете, это ведь не только о законодательных мерах, но и о мерах, которые способны минимизировать влияние иностранных платформ на повестку дня. Вспомним замедление Twitter, обвинения YouTube в недобросовестном отношении к российским источникам, стремление создать русскую Википедию как альтернативу глобальной платформе. Ведь YouТube, Википедия и Instagram — наверное, последние западные платформы, которые остаются в топе рейтинга Рунета, не имея сильных российских альтернатив.
Слышны разговоры о «социальном интернете» — собственном, который будет приоритизировать российские источники бесплатно для широкого населения, ориентируясь на «белые списки». Заметны требования о том, что российские приложения должны быть добавлены на телефоны, которые продаются на территории России (соответствующий закон вступил в силу с 1 апреля 2021 г. — Ред.)… Поэтому видно, как даже в потенциальном многоголосье интернета создается среда, в которой доминирует государство.
Помимо этого, есть еще ряд инновационных практик, которые помогают повышать видимость того или иного контента. К примеру, исследователи из Оксфорда предложили термин «компьютерная пропаганда», использование ботов и троллей, чтобы манипулировать информацией не только внутри, но и снаружи.
Не забываем о «пропаганде соучастия» — это когда пользователи вовлекаются в онлайн-дискуссии так, что вынужденно становятся частью пропагандистской машины. Любая спорная тема заканчивается спорами в интернете. Так что здесь ЦА — не только те, кто пассивно потребляет информацию, но и активные пользователи.
— Как под новые технологии подстроились телевизионщики?
— Заметно резкое повышение эмоциональности. Основные политические шоу центральных российских телеканалов тому подтверждение. Видна интересная конструкция дебатов — эти шоу и создаются для того, чтобы показать, что альтернативное мнение нелегитимно. Агрессия и токсичность в адрес других голосов создают не только содержательный, но и эмоциональный уровень пропаганды. Людям показывают, что такая реакция на тех, кто «не с нами», — это нормально и даже правильно.
Сегодня телевизионная пропаганда конструирует не только смыслы, но и эмоциональные модели в ответ на альтернативные источники информации. Это приводит к жесткой поляризации, в которой пропагандисты и заинтересованы. Пропаганда — всегда попытка сделать мир проще, поделить его на своих и чужих. Люди уже не способны отделять свои личные отношения от новостной повестки дня — отдельного человека больше не воспринимают вне контекста политических событий. Если он «не так» думает о вакцине, Украине, США, ЛГБТ, сразу сталкивается с агрессией. И в этом, как кажется, главный успех российской пропаганды.
— Вам не кажется, что такая поляризация собственного населения в один момент сыграет над пропагандистами злую шутку — кто может гарантировать, что однажды «чужие» не окажутся в большинстве?
— Согласен, опасность здесь есть, и об этом говорят многие эксперты. Когда определенные группы населения оказываются за пределом легитимности, рисуются как враги, иностранные агенты и так далее, они радикализируются — чувствуют, что мирных возможностей влиять на события уже не осталось. Поэтому, выталкивая [отдельных] людей за черту легитимности, власти увеличивают политические риски.
Но это еще и вопрос того, какие политические стратегии у пропагандистов. Видимо, превалирует модель, ориентированная на цифры электоральной поддержки, а нынешняя политика базируется на принципе «есть большинство, на которое мы информационно влияем, и есть меньшинство, которое можно подавлять репрессиями».
НЕ СТОИТ РВАТЬ РУБАХУ
— Есть мнение, что так ярко пропаганда выражена только в России. Вы как исследователь, живущий в Великобритании, что об этом думаете?
— Везде есть политические силы, которые через СМИ пытаются достичь своих целей. Это встречается даже в самых демократических странах. Проблема только в том, через какие средства работают пропагандисты и насколько они легитимны.
Вот в США, например, есть 50 на 50 — демократы и республиканцы, два почти одинаково представленных мира идеологических мнений. Значит, эти люди могут пытаться друг на друга влиять — есть плюрализм. А есть страны, в которых СМИ полностью контролируются государством, и малейшая возможность политического соревнования уничтожается, и это уже другой разговор.
— Варьируются ли пропагандистские техники от страны к стране — люди везде одинаково воспринимают информацию или есть национальные особенности?
— Уверен, на эту тему есть исследования, но я скажу о другом. Интересно, как в разных странах люди могут или не могут изолировать личную коммуникацию от политических вопросов. Видно, что в странах с многолетними конфликтами срабатывают защитные механизмы — когда люди собираются за одним столом, они стараются о политике не говорить. Они понимают, что политика всегда разделяет людей, и если вы хотите сохранить нормальные взаимоотношения, наверное, не будете поднимать эту тему. Социальные связи важнее политической позиции.
А в России, как мне кажется, такие защитные механизмы работают слабо — заметен распад или полураспад социальных связей. И каждая острая тема приводит к новой волне поляризации, когда люди начинают удалять друг друга из друзей, а если видят, что другие друзья еще не удалили «врага», рассылают сообщения вроде: «Почему вы еще общаетесь с этим человеком?» Предположу, что в России время полураспада социальной ленты намного меньше, чем на Западе.
Этот тип мышления хорош для защиты от пропаганды — вы не делите все на плохое и хорошее, понимаете, откуда берется мнение другого человека (не значит, что соглашаетесь с ним), и не будете рвать на себе рубашку, доказывая, что он не прав. Получается, и убедить вас в том, что кто-то враждебно настроен, манипулировать сложнее.
— Как появление соцсетей повлияло на эти манипуляции?
— С одной стороны, соцсети — окно в большой мир, потенциально они помогают получить дополнительные источники информации, проверить, правда ли то, что вам пытаются внушить. С другой, в соцсетях нас зачастую окружают люди того же мнения, что и мы, — создается иллюзия, что наше мнение единственное, доминирующее. Поэтому из мира новых возможностей с плюрализмом мнений соцсети превратились в пространство информационных пузырей. К тому же зачастую они выступают дополнительным инструментом пропагандиста, позволяя интегрировать новостную повестку в наши персональные коммуникации.
— Как вы относитесь к тому, что Twitter с прошлого года помечает аккаунты государственных СМИ?
— У каждой платформы свой взгляд на то, как помочь пользователям повысить информационную грамотность. Наверное, то, что Twitter облегчил понимание того, что принадлежит государству, а что нет, полезно. Когда мы понимаем, что СМИ государственное, то можем предполагать, что новости в нем следуют чьим-то политическим интересам. Поэтому понимаю ли я решение платформы? Безусловно, да. Насколько это реально влияет на потребление информации? Зависит от аудитории.
— Но нет ли здесь перетягивания — почему бы тогда не отмечать и аккаунты, на которые действует несколько сфер интересов — бизнеса, например…
— Понятно, что есть разные бизнес-интересы, разные владельцы, но ситуация, когда государство владеет тем или иным изданием, заслуживает отдельного внимания. Политика влияет на многие аспекты нашей жизни, и с этой точки зрения знать, что тот или иной канал — инструмент влияния политической силы, может быть полезно.
Возможно, понять, какая именно компания влияет на издание, платформе сложнее, и поэтому не отмечают. Социальным сетям приходится в принципе сталкиваться со все более серьезными дилеммами, связанными со сферой их ответственности как посредника между теми или иными силами и широкой аудиторией. Яркий пример этого — удаление Twitter аккаунта Дональда Трампа. На эту тему я лично тоже полон диалектик и одной точки зрения придерживаться не вижу смысла.
Оригинальный материал был размещен на сайте издания "Журналист" и был использован на сайте Общественной коллегии по жалобам на прессу по соглашению с редакцией.
