Интервью с Галиной Араповой о региональной журналистике, подвластности СМИ и информационной безопасности
Сегодня в "Новой газете" опубликовано интервью с членом Общественной коллегии по жалобам на прессу, директором Центра защиты прав СМИ (с 26.02.2015 организация включена Минюстом РФ в реестр НКО выполняющих функции иностранного агента) Галиной Араповой, в котором она прокомментировала законопроект об обязанности средств массовой информации информировать Роскомнадзор об иностранном финансировании, рассказала о влиянии администраций регионов на контент местных СМИ и информационной безопасности России.
Беседовала - специальный корреспондент газеты Елена Костюченко.
Галина АРАПОВА: «Они просто хотят, чтобы мы поменьше о них знали»
— Вот сейчас в Думе готовится законопроект, депутаты хотят обязать СМИ информировать Роскомнадзор о получении денег или имущества от иностранного государства или иностранной организации. Я помню, что-то похожее вносилось в Думу еще в 2012 году, но активно эта идея начала продвигаться только сейчас. Почему сейчас?
— С каким политическим процессом эта инициатива связана, я не знаю, но то, что уже не первый раз она возникает, — действительно так. Видимо, просто потому, что попытки, которые наши депутаты все время предпринимают в отношении СМИ, находятся в русле общей государственной политики, они и не отвергаются окончательно. Сейчас, я так поняла, решили добить этот вопрос, и боюсь, что такой закон примут. По сути, все это очень похоже на попытки обязать СМИ регистрироваться как иностранных агентов — по аналогии с некоммерческими организациями. «СМИ, действующее на иностранные деньги, в интересах иностранных государств» — вот так.
В общей политике ограничения любого иностранного влияния на общественное мнение — этот законопроект ожидаемый. Конечно, в наше время он выглядит несколько нелепо, в большом информационном мире мы можем получить доступ к любому источнику, в том числе иностранному, просто зайдя в интернет. И сами попытки ограничить российские СМИ от иностранного влияния путем навешивания такого рода ярлыков — признак какой-то неуверенности в себе со стороны наших законодателей. Они просто пытаются лишить журналистов возможности нормально работать. Кстати, не так много у нас по большому счету СМИ, которые получают финансы из иностранных источников. Ну а действительно иностранные СМИ, имеющие представительства в России, несколько нелогично заставлять дополнительно отчитываться перед Роскомнадзором о том, что они получают деньги от своего учредителя. Это же понятно.
«Они и так знают, кто, откуда и какие деньги получает»
— К каким конкретно последствиям для СМИ это может привести? Только ярлыки или что-то еще?
— А пока непонятно, что будет делать Роскомнадзор с этой информацией. Авторы законопроекта пытаются нас убедить, что Роскомнадзор просто примет это к сведению. Может быть, тогда для редакции это и не будет иметь никаких последствий. Но я, если откровенно, что-то сильно сомневаюсь, что регулирование на этом остановится. Потому что все предыдущие аналогичные попытки создавать какие-то реестры — блогеров, нежелательных организаций, иностранных агентов — заканчивались дополнительными проверками, отчетностью, повышенным контролем со стороны соответствующих органов. И поскольку речь идет об ограничении иностранного влияния, дополнительный контроль за такими СМИ будет наверняка. Скорее всего, в области законодательства об экстремизме. Иначе зачем получать такого рода информацию, для чего она нужна государству? Государство при необходимости и так имеет доступ к этой информации. Потому что у них финмониторинг, у них банки, которые обязаны контролировать все текущие платежи. Они и так знают, кто, откуда и какие деньги получает.
— «Деньги, либо имущество, которое получает редакция от иностранного государства, либо международных организаций, либо организаций, находящихся под их контролем»... Вот программное обеспечение, которое производители готовы бесплатно предоставлять для небогатых региональных редакций, — об этом тоже нужно будет обязательно уведомлять как о получении средств от иностранных компаний?
— Здесь есть одна тонкость: мы не знаем, что законодатели вкладывают в понятие «организаций, находящихся под контролем». Если это любая компания, которая так или иначе связана с иностранной, либо является ее дочерним предприятием или филиалом на территории России, то тогда получается, что да, программное обеспечение, которое Microsoft, например, позволяет редакциям использовать бесплатно, — тоже будет подпадать под действие этого закона. Но я думаю, что на самом деле наше государство волнуют иностранные гранты, которые получают редакции в России. А вот такого рода размытые формулировки — они как раз дают возможность для контролирующих органов достаточно произвольно толковать понятия и использовать их в отношении редакций избирательно, именно в нужных политических целях.
— А насколько широкого круга СМИ это может коснуться?
— Трудно сказать. Не уверена, что есть статистика такого рода — сколько редакций получают так или иначе международное финансирование для реализации своей уставной деятельности или для выпуска совместных информационных проектв с зарубежными партнерами, чаще авторитетными СМИ (такие проекты есть с «Би-Би-Си», например). Повторю, у меня ощущение, что это очень немного на самом деле. И преимущественно это, естественно, негосударственные СМИ, которые освещают общественно значимые темы, в том числе правозащитные, экологические. У них и тиражи небольшие, и рекламы в общем-то нет.
«По сути — это госзаказ»
— В провинции многие СМИ выживают за счет так называемых договоров информационного обеспечения с администрациями города, области, края. Это все так же происходит?
— Да, ничего не меняется. Процент государственной прессы, живущей за счет государственных денег, очень высок. Очень многие региональные СМИ выпускаются издательскими домами, которые фактически учреждены и финансируются областными правительствами. Заключение контракта на информационное обеспечение деятельности местных администраций или законодательных собраний включает в себя государственное техзадание, а это, как правило, — сколько и о чем писать, а иногда (неофициально) и как писать. То есть по сути — это госзаказ, который входит в противоречие с миссией журналистики как таковой. На каждом большом мероприятии, где собирается пресса, об этом ведутся бурные дискуссии. Но при этом никто не отказывается от этих государственных контрактов, потому что рекламы на всех не хватает, многие за счет этого только и живут. Ну а уровень независимости такого рода СМИ, понятно, оставляет желать лучшего, если вообще о нем можно говорить.
— Я разговаривала недавно в Краснодарском крае с одной журналисткой, у них газета как раз на информационном контракте. Так вот она говорит, что им в принципе запретили писать про медицину хоть что-то. Медицина вообще как сфера жизни не существует — ни поликлиник, ни больниц, ни врачей, ни сезонных эпидемий гриппа.
— В разных регионах это по-разному, конечно, проявляется. Я думаю, в каждом регионе журналисты могут рассказать про специфику взаимодействия со своим учредителем, с государственными органами. Журналисты жалуются, для них это, безусловно, удар по профессиональной репутации, по свободе выбора тем. Это все очень сильно сужает пространство профессии, превращает журналистов в таких дистанционных пресс-секретарей региональных органов власти.
Вот, кстати. Депутат Вадим Деньгин, который является одним из авторов законопроекта про иностранное финансирование, давая комментарии, по сути дела попался на слове. Говорит: «А в чем проблема? Вы просто уведомите, и все. Если вы питаетесь на иностранные деньги, то что вам стоит просто об этом сообщить? Читатель имеет право знать, кто платит, кто заказывает музыку и за чей счет публикуется информация, которую он получает».
Но если читатель имеет право знать, давайте тогда все газеты обяжем публиковать источники финансирования, в том числе и государственные. Пусть читатель знает, что вот эта газета — она всецело, на 100 процентов финансируется государством, местным органом власти, и тогда он будет понимать, что независимости в подаче информации от этого СМИ ждать не стоит. А то как получается? Если есть иностранный источник финансирования, даже не самый основной, то будьте любезны, встаньте на учет в Роскомнадзоре, навесьте на себя ярлык. А если государственный (или какой-то бизнес, который тоже вполне может влиять на формирование контента, редакционной политики) — то все нормально, тут мы скромно помолчим. То есть причина внесения этого законопроекта, которую невольно озвучил Деньгин как его автор, — исключительно в иностранных источниках финансирования, а вовсе не в читателе, который «имеет право знать». Ну так бы и говорили…
«Обычный человек с его шестью сотками никого не интересует»
— Я видела в документах, которые сопровождают закон, такое понятие, как «информационная безопасность страны»…
— Ну так это же самое главное! Доктрина информационной безопасности, в разработке которой участвуют Роскомнадзор, ФСБ и Минсвязи, у нас является основной правовой рамкой для принятия законов. Каждый год принимается.
— И давно?
— Да сто лет на самом деле… Концепция — это такой программный документ о государственной политике в определенной области. В ней в основном декларации: «мы считаем, что это важно, мы считаем, что это нужно»… У нас многие вещи вырастают из такого рода информационных политик. Вопрос, кто их готовит. Чаще всего программа информационной безопасности готовится ФСБ и Роскомнадзором. Вы же понимаете, какой подход реализуется в такого рода программах. Что они там могут написать, пытаясь ограничить и взять под контроль СМИ? По-моему, все понятно.
— А ФСБ официально является автором?
— Да, они участвуют в разработке, это не секрет. Это одно из направлений государственной безопасности — информационная безопасность. И все законы, которые связаны с ограничениями — в области гостайны, экстремизма, терроризма, сепаратизма, усиления уголовной ответственности в этих сферах, — это все оттуда.
— ФСБ сейчас является автором еще одного законопроекта — по изъятию базы ЕГРП, это база данных о правах на недвижимость, из общего доступа. Журналисты-расследователи в ужасе — один из их основных инструментов отбирается просто…
— Это как раз к вопросу об открытости государства и борьбе с коррупцией. У нас есть закон о регистрации прав на недвижимость. Если я правильно помню, статья 7 этого закона предоставляет возможность любому человеку, заплатив рублей 400—500 госпошлины, обратиться в регистрирующий орган и получить информацию о том, кому принадлежит тот или иной объект недвижимости. Сама по себе регистрация недвижимости является публичной государственной процедурой, информация эта должна быть открыта. Но через это открывается и большое количество фактов, разоблачающих коррупционеров высокого ранга, что, безусловно, им не нравится.
С другой стороны, есть тенденция ограничивать доступ к информации о частной жизни и персональных данных — опять же, инициаторами ограничений во многих случаях являются люди, чье богатство и его происхождение обсуждаются на страницах газет или об этом пишут блогеры. С этим связаны и изменения в Гражданском кодексе об охране частной жизни, введение новой статьи 152.2 — «неприкосновенность частной жизни», где были даже попытки ограничить доступ к информации о фактах биографии человека или о его участии в судопроизводстве, — вот эти две позиции, правда, удалось на стадии законопроекта как-то отбить. Но остался, например, «факт происхождения человека». Это теперь информация о частной жизни человека, ее нельзя разглашать без его согласия. Что за «происхождение»? От обезьяны? Или: «Приехал жить в Москву из Сыктывкара»?
Все — в едином тренде, под предлогом защиты как бы неприкосновенности частной жизни — ограничить доступ к информации о человеке. И вот эта последняя инициатива — по ЕГРП — в той же тональности, в рамках общей политики государства. Она откровенно выглядит как попытка закрыть информацию о недвижимости богатых людей и коррумпированных чиновников. Потому что обычный человек с его 30 квадратными метрами и шестью сотками никого не будет интересовать. Информацию о недвижимости ищут в отношении тех, кого подозревают в коррупции. И конечно, это очень странно, что государство, с одной стороны, все время говорит о борьбе с коррупцией, предписывает государственным чиновникам отчитываться о доходах, декларировать свое имущество, — и тут же пытается закрыть доступ к проверке обществом достоверности этой информации. Это лишний раз говорит о том, что причины тех или иных ограничений, которые выдвигаются в качестве основных, являются лишь декорацией. Похоже, они просто хотят, чтобы мы поменьше о них знали.
«Это теперь государственная тайна»
— Когда этим летом появился указ о запрете разглашения информации о погибших военнослужащих…
— Указ президента о перечне сведений, составляющих государственную тайну.
— …тема россиян, погибших на Украине, буквально вымылась из СМИ.
— И с этим отчасти связано лишение полномочий псковского депутата Льва Шлосберга. Коллеги по областной думе в открытую обвиняли Шлосберга: как он посмел публиковать информацию о погибших военнослужащих, это же дискредитирует Россию.
Вот формулировка, которая появилась в указе: «информация, составляющая государственную тайну — информация о потерях Минобороны в военное время, в мирное время и во время спецопераций». Непонятно, что такое потери. Конкретный погибший человек — это потери? Или только статистика общая? В указе об этом не говорится. То есть к потерям может относиться и солдат, погибший от дедовщины в армии. Или, например, несколько солдат, которые заболели пневмонией, их не смогли вылечить, и они умерли. Мы же помним, такие случаи были. Если наши солдаты, срочники или контрактники, участвовали в каких-то учениях или военных мероприятиях и погибли в России, на юго-востоке Украины или вот сейчас, в Сирии, мы не сможем об этом узнать. Это теперь государственная тайна.
— Даже сам факт потерь?
— Формально так. Формулировка такая, что запрещает любую информацию о погибших военнослужащих Минобороны.
«Хочу — так толкую, хочу — иначе»
— Заметила, что формулировки новых законов, по крайней мере, которые касаются СМИ, составлены, как нарочно, максимально неконкретно.
— Действительно, характерная черта принимаемых законов — настолько размытые и неконкретные формулировки, что мы просто разводим руками. В каждом законе должна быть статья, которая содержит понятийный аппарат, где каждое новое слово разъясняется. А в этих последних законах новые понятия вводятся, а толкования им никакого не дается. Невнятность норм закона позволяет использовать его довольно репрессивно и избирательно, что очень опасно. Хочу — так толкую, хочу — иначе, хочу — применяю в отношении этого человека, хочу — не применяю.
Продолжение на сайте "Новой газеты"
