В понедельник стало известно, что Коллегия по жалобам на прессу признала репортаж программы «Вести-Калининград» о деятельности общества «Зеленоградск-Пиннеберг» политической пропагандой. В ответ на это директор телеканала Николай Долгачев заявил, что это «частное мнение» и расследование получилось «нормальным». Почему СМИ формируют у телезрителей «образ врага», в чем разница между журналистикой и пропагандой и откуда берется последняя — об этом «Новый Калининград» поговорил с членом Коллегии, экспертом по медиаэтике Юрием Казаковым.
— Как часто общественная коллегия сталкивается с жалобами на государственные СМИ?
—Мы не ведем статистику «государственное/негосударственное» СМИ, она мало о чем говорит. Но вот вам информация к размышлению, что называется. Коллегия на основе своих решений с 2009 года выпускает ежегодную «Настольную книгу по медийному саморегулированию». На сегодняшний день издано семь таких выпусков. На стадии подготовки очередного, восьмого издания мы опять проведем экспресс-анализ: кто к нам обращался за год, по какому поводу, к какому выводу пришла Коллегия.
Так вот, еще три года назад каждая седьмая жалоба, поступившая в Коллегию, оказывалась жалобой на текст, который нами определялся пропагандистским, а не журналистским. Года три назад мы артикулировали понятие «политическая пропаганда с признаками языка вражды», оно гораздо более четкое, чем расплывчатая, с неизвестным знаком «пропаганда». Речь о конкретной продукции, которая в последнее время всё вольготнее чувствует себя в наших СМИ. Выступая своего рода кукушонком, выталкивающим из гнезда профессиональную журналистику, пропаганда в силу нарастающей частоты своего присутствия в эфире начинает восприниматься массовым телезрителем современной, актуальной телевизионной журналистикой.
В последние годы число подобных жалоб у Коллегии все время возрастало — в процентном отношении определенно. Сегодня уже каждое пятое или даже четвертое обращение оказывается жалобой на очередную конструкцию «двойного назначения», всплывшую в СМИ, на пропаганду, которая притворяется журналистикой, выдаёт себя за журналистику.
— Репортаж ГТРК «Калининград» о Елене Александровой не единственный пример пропаганды на российском телевидении. С чем, по вашему мнению, связано увеличение числа подобной продукции на экранах?
— Боюсь вас разочаровать, но я не являюсь телезрителем, а равно и человеком, мониторящим телеканалы, и это сознательный выбор. С телемусором в голове жить не могу, хотя было время, когда спешил к любым новостным выпускам. Как человек, занимающийся профессиональной этикой журналиста, я время от времени включаю телевизор, конечно. Но теперь уже скорее для того, чтобы убедиться, что та или иная программа, на которую жаловались в Коллегию, верна себе и сегодня выдает пропаганду журналистику более или менее низкого разбора. Каждый человек делает свой выбор; на мой взгляд, жить в этом и поддаваться этому, полагать, что экранная картинка и есть жизнь, нельзя, невозможно. Но это — моя личная точка зрения.
Что касается причин, по которым пропаганды становится все больше, то я сознательно стараюсь избегать суждений, которые могут быть прочитаны как предзаданные. Да, политической пропаганды обнаруживается все больше, и прежде всего — на государственном телевидении, но вот насколько больше, я определить не могу. Коллегия, говоря о том же росте числа жалоб на публикации, обнаруживаемые «политической пропагандой» определенного толка, а не журналистикой, оперирует только данными о росте числа таких жалоб, ею полученных, а не статистическими данными, квалифицированными оценками ситуации в российских медиа «в общем и целом». Мы имеем дело не с медийной социологией, а с конкретными, адресованными именно Коллегии обращениями граждан или организаций: которые, о чем не стоит забывать, говорят-то, как правило, не о пропаганде, а о плохой, некондиционной журналистике.
Пропаганда удобна: особенно та, которая использует «образ врага». Она мобилизует, заставляет гражданина постоянно оглядываться на ситуацию, в которой он живет, но только с одной позиции — «не было бы хуже». В России и сегодня есть множество людей, которые прожили с советской пропагандой десятилетия, не испытывая дискомфорта. Три десятка лет назад наша советская квазижурналистика начала переход из полу- или целиком пропагандистской в нормальную, профессиональную, это так. Но прошла она этот этап не покаявшись, как точно заметил когда-то Алексей Кириллович Симонов, президент Фонда защиты гласности (с 19.11.2015 организация включена Минюстом РФ в реестр НКО выполняющих функции иностранного агента) и член Коллегии. Так что нет ничего удивительного в том, что при смене некоторых обстоятельств известная и немалая часть нашей уже как бы профессиональной журналистики с легкостью начала перемещаться «вперед, в прошлое», обнаруживать черты, знакомые по прежним, советским временам. Избегаю морализаторства, поскольку с той, советской журналистикой был связан десятилетиями личного опыта. А мне, как гражданину, да ведь и любому журналисту, предполагающему себя именно журналистом, очень важно различать пропаганду и журналистику.
— В чем различия?
— Вот самое простое: журналист, в силу природы профессии, обязан оглядываться на профессиональные стандарты, согласовывать свое профессиональное поведение и свои тексты именно с журналистскими профессионально-этическими нормами. Там, где он перестает обращать на них внимание, журналистика плавно переходит в нечто иное: в рекламу, дурной PR, в ту же пропаганду. У пропагандистов все куда как проще: цель оправдывает средства. Пропагандист не ориентируется на профессионально-этические нормы: за их отсутствием в его специальности. Не профессии, заметьте. Там же, где журналистика скрещивается с пропагандой, появляется, как мы это назвали в решении, «гибридная журналистика». Это условная конструкция, конечно же. Журналистика заканчивается там, где появляются первые признаки пропаганды.
— Коллегия ставит перед собой цели как-то повлиять на эту ситуацию с пропагандой в СМИ?
— У Коллегии определенно нет цели «борьбы с пропагандой». Там, где начинается «борьба», заканчиваются готовность и способность отстраненно, с необходимой долей сомнения в собственных представлениях смотреть на проблемные темы и ситуации. Вот одна из ситуаций такого рода: журналистика не может, не должна становиться медиакратией. Медиакратия — выстраданное или навязанное состояние, в котором представитель журналистской профессии начинает думать, что он все знает, больше других понимает про жизнь и ее проблемы, что он лучше других готов если и не к управлению страной, то к роли наставника управляющих, а заодно и поводыря сограждан. Тут — одно из самых серьезных зол, которые могут ожидать профессию. В перестроечные времена мы подобную ситуацию пережили, и это была очень опасная полоса. От ощущений подобного рода до записи в пропагандисты, кстати сказать, короткий шаг.
В свою очередь, ощущение «надзнания», обнаружения в себе миссии разоблачителя чужих заблуждений, неверных представлений — одна из «волчьих ям», которые расставлены на пути тех живых, очень разных людей, что составляют в совокупности орган саморегулирования в сфере массовой информации. Понимая это, мы постоянно перепроверяемся, вырабатывая решение: правильно ли понимаем ситуацию? Точны ли в оценках? Не занесло ли на новом для нас повороте?
Членам Коллегии может что-то нравиться или казаться неприемлемым, но у них должна быть достаточно холодная голова, позволяющая давать рассматриваемым конфликтным, спорным текстам оценки, принимаемые как профессионально корректные. Возвращаясь к теме борьбы с пропагандой, я бы сказал так: наша основная функция — постановка санитарного кордона. Развешивание красных флажков и вывеска опознавательных знаков, помогающих и самим журналистам, и гражданам различать, где журналистика начинает вдруг превращаться в пропаганду, использовать пропагандистские клише, — и где пропаганда обращается к средствам, наработанным журналистикой, чтобы притвориться журналистикой, в том числе — информационной.
— Комментируя решение Коллегии, директор ГТРК «Калининград» Николай Долгачев назвал его «частным мнением». Насколько это корректно, учитывая, что ваша организация — единственная в России, которая занимается разбором информационных конфликтов между гражданами и СМИ?
— Да, я увидел, что господин Долгачев поставил под сомнение легитимность Коллегии как институции. И к его сведению, в том числе: Коллегия — орган само- и сорегулирования в сфере массовой информации, созданный в своё время волей многих десятков СМИ, общественных объединений и организаций. Спасибо, что вы об этом напомнили. Двухпалатная профессионально-гражданская по формату Коллегия действует в рамках определенной, заданной её Уставом компетенции. Членов Коллегии, компетентных в разных областях, объединяет при этом непрерывно нарастающая компетентность в сфере профессиональной этики журналиста и медиаэтики.
В своей работе Коллегия нередко обращается к так называемому «мнению эксперта» — так именуется у нас результат исследований конкретного эксперта по переданной ему для профессиональной оценки сложной жалобе. Эксперты у Коллегии превосходные, хорошо разбирающиеся в текстологии и профессиональной этике журналиста — это обязательное требование. Сразу скажу, однако, что с документами, которые они вырабатывают, с этим самым «мнением эксперта», в суд никто не ходит и не пойдет. И не только потому, что «мнение эксперта» — это не «экспертное заключение», знакомое кому-то из наших заявителей или адресатов жалобы по судебной практике. «Мнение эксперта» — полезный ориентир для членов Коллегии, но не более того, Коллегия, вырабатывая решение, нередко расходится по каким-то позициям со своим экспертом — и это нормальная ситуация.
Решение Коллегии — не «частное мнение», уточню, а оценка, которая выработана специализированным институциональным органом, к компетенции которого относится урегулирование информационных споров не «всяких-разных», а отвечающих двум конкретным критериям. Речь идет об информационных спорах, связанных с нарушением принципов и норм профессиональной этики журналиста, и об информационных спорах, затрагивающих права человека в сфере массовой информации. Всё остальное — вне нашей компетенции.
Ну и, переходя от компетенции к компетентности, выражу уверенность: без наработанной Коллегией профессиональной, если угодно, репутации, не было бы ни известного пункта в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ «О практике применения судами закона Российской Федерации «О средствах массовой информации»» (2010 г.), «не исключающего» возможности обращения судьи — при возникновении задевающего его информационного спора — «за его разрешением в Общественную коллегию по жалобам на прессу». Ни прямого цитирования двух решений Общественной коллегии в Памятной записке Бюро Представителя ОБСЕ по вопросам свободы СМИ с характерным названием «Пропаганда и свобода массовой информации» (2015). Ни, наконец, ссылки на Общественную коллегию (как на орган, к решениям которого должны прислушиваться государственные органы Российской Федерации) в документе «Заключительные замечания по двадцать третьему и двадцать четвертому периодическим докладам Российской Федерации», принятом в августе 2017 года Комитетом по ликвидации расовой дискриминации ООН.
На последней отсылке остановлюсь, уточняя: решения Коллегии никому и никем не могут быть навязаны. Признать решение Коллегии, выразить готовность следовать его выводам могут только конкретное СМИ (тот же телеканал, сюжет которого был оспорен), конкретный журналист, персонально упомянутый в решении, или же СМИ и журналист, которые к рассмотренной жалобе не имели отношения, но заинтересованы в профессионализации, в уточнении своих представлений о «профессионально правильном». И чтобы не забыть: ни деятельность Коллегии, ни отношение к её оценкам и выводам никак не регулируются государством.
— Насколько я понимаю, решения Коллегии носят рекомендательный характер. А как в целом СМИ на них реагируют?
— Правильнее было бы сказать, что наши решения не носят обязательного характера. Рекомендательный (применительно к себе) характер им могут придать только сами СМИ, которые заинтересованным в том, чтобы стать уважаемыми и при этом соотносимыми с представлениями о качественной журналистике. В этом случае наши решения могут выполнять роль и рекомендаций тоже: важно, чтобы они были правильно прочитаны.
В принципе, любое наше решение — это профессионально-гражданский ответ на некую сложившуюся, обнаруженную обращением в Коллегии сложную, задевшую конкретного гражданина, общественную организацию, профессиональное сообщество, компанию ситуацию, это предполагаемая достаточно точной, профессиональной, взвешенной оценка обнаруженной нами в процессе изучения жалобы «картинки». При этом единственная прямая рекомендация, которую мы себе позволяем, — это рекомендация конкретному СМИ опубликовать решение Коллегии или его ключевые фрагменты у себя на сайте.
— Что думаете о самом сюжете, показанном в эфире ГТРК «Калининград», и фразе директора телеканала о том, что репортаж сделан «нормально»?
— Оценка реплики Николая Долгачева для меня затруднительна, поскольку он не приводит ни одного аргумента в поддержку своей точки зрения. По тому, что им сказано в интервью Вам, очевидно, что руководитель ГТРК «Калининград» не готов говорить о профессиональной этике. Он снова говорит о праве СМИ, а это заведомо не то же, что профессиональная этика журналиста или медиаэтика.
Моя оценка репортажа и сегодня в общем и целом совпадает с оценкой Коллегии. Предельно упрощая эту оценку: журналист должен придерживаться журналистских стандартов, не должен манипулировать сознанием телезрителя, не имеет права дезинформировать адресата своих посланий, выдавая преследование за расследование, предзаданный сюжет с постановочными кадрами за добросовестный информационный.
— Как СМИ воспринимают предложения разобрать ту или иную ситуацию, претензии к которой выразил заявитель?
— В качестве доброго примера могу привести такое тиражное издание, как «Московский Комсомолец», главный редактор и собственник которого, Павел Гусев, являющийся членом Коллегии, адекватно, начиная с участия сотрудника «МК» в заседании Коллегии, реагирует на каждую жалобу в адрес издания. Это — ответственная, профессиональная позиция, к сожалению — не определяющая.
Существует и все последние годы очевидно крепнет, к сожалению, другая, дурная традиция: менеджеры «медийных китов», государственных СМИ прежде всего, предпочитают игнорировать Коллегию как досадный раздражитель, что-то там говорящий о какой-то там профессиональной этике. Случай с господином Долгачевым — совершенно типичен в этом смысле, стоящая за ним логика — «все претензии через суд» — самая ходовая.
За этой логикой обнаруживается удобная, но ведь постыдная уловка: уклонение от обсуждения обвинений профессионально-этического характера. Такая позиция подрывает устои профессии. Это беда медиасообщества, в том виде, в котором оно существует сегодня. То, что господин Долгачев полагает, что его журналисты проделали хорошую работу, говорит только об одном, с моей точки зрения: он относится к числу медиаменеджеров, до которых профессиональная этика журналиста и медиаэтика не достучались.
— Были в вашей практике случаи, когда СМИ на основе решения коллегии писали опровержения?
— Понятие «опровержения» тут не работает, это юридический термин. Мы отмечаем как важные для конкретных СМИ, но и для журналистской профессии случаи, когда редакции изданий, прошедшие через процедуру урегулирования информационного спора, размещают у себя на сайтах тексты наших решений или выдержки из них.
— Чем примечателен кейс информационного спора Елены Александровой и ГТРК «Калининград»? Он исключителен для сегодняшней тележурналистики?
— Я бы не назвал его исключительным. Скорее — уныло показательным. Таков нынешний уровень значительной части российской телевизионной журналистики, что делать. В тексте решения есть такая формулировка: «оскорбительно для профессии». Я уже говорил о том, что журналистское расследование — замечательный, но очень трудный жанр — нельзя путать с достаточно топорным преследованием, как бы журналистским. «Достаточно топорное» — моя личная оценка, понятно; Коллегия в своих оценках гораздо более аккуратна.
Переходя к главному: решение по жалобе Елены Александровой Коллегией принято и не подлежит пересмотру «по вновь открывшимся обстоятельствам», что называется. Но ситуация, когда журналист, публично названный «автором сюжета», говорит, что не причастен к оспоренной публикации, не была известна Коллегии. Моя личная экспертная (внеколлегиальная) оценка этой ситуации такова: то, что имя, а значит и репутация журналиста использовались без его ведома — тяжелый проступок тех, кто готовил этот материал. Это проступок руководства телеканала, называя вещи своими именами: особенно с оглядкой на то обстоятельство, что господин Долгачев обнаруживается фактическим соавтором фильма. Об этом Коллегия, вырабатывая решение, также не имела понятия.
Бытует предположение, что журналист — не субъект в белых перчатках, что он имеет право на своего рода моральную автономию: иначе как же, дескать, оставаться в уме и здравии, обнаруживая общество раз за разом далеким от кантовских «звезд над головой».
Но тут — определенно не кантовская проблема морального выбора профессионала: или ты отклоняешь все профессиональные стандарты, или следуешь им, оставаясь в профессии, как это ни трудно. Отклонять и при этом смотреть голубыми глазами в глаза тех, кого вводишь в заблуждение, не искусство, согласитесь, а профессиональный грех.
Текст — Олег Зурман, «Новый Калининград», фото, видео — Общественная коллегия по жалобам на прессу.
Источник: Новый Калининград
