Ольга Кравцова занимается исследованиями психологических последствий травматических событий и оказанием психологической помощи пострадавшим с 1994 года. С 1996 года работает в некоммерческих организациях и проектах по развитию медиа, в настоящее время – член Общественной коллегии по жалобам на прессу. Ольга также сотрудничает с Центром «Дарт», деятельность которого посвящена повышению качества освещения трагедий в СМИ и профилактике травматического стресса у журналистов.
- Ольга, Вам приходилось работать «в поле» с пострадавшими при какой-либо трагедии?
- Да, я работала психологом-консультантом сначала на телефоне доверия с пострадавшими от сексуального насилия, потом около восьми лет с мигрантами из дальнего зарубежья. В последние примерно десять лет работаю с журналистами, освещающими трагедии и конфликты, хотя не так много, как мне бы хотелось - тема весьма востребована. Делаю по мере сил, что получается: собираю материалы на тему "Психология стресса для журналистов" в Живом журнале (там легче найти их по меткам-тэгам) и в Фейсбуке, иногда веду тренинги для журналистов по повышению качества освещения экстремальных ситуаций, профилактике стресса и выгорания у самих журналистов.
- Какие слова уместны в разговоре с близкими или родственниками погибших/пострадавших? Слова утешения, поддержки или просто молчание? Что, напротив, не стоит говорить?
- Естественное человеческое желание – сказать что-то, чтобы собеседнику сразу стало легче. Не находя такой "волшебной формулы", люди часто вообще боятся оказывать поддержку, не зная, что можно сказать в трагической ситуации, ведь все равно ничего не изменишь. Но в моменты острого горя лучше не искать такие универсальные утешения. Уместно выразить искренние соболезнования, иногда можно помочь с какой-то информацией (где найти списки пострадавших, куда можно обратиться за психологической или медицинской помощью), можно предложить сесть, если собеседник стоит, или предложить салфетки плачущему человеку. Простые знаки человеческого внимания лучше, чем невнимание. Иногда можно просто честно сказать, что вы не знаете, что сказать. Но старайтесь справиться со своим страхом "войти в пространство горя" сами, так, чтобы вас не пришлось утешать в ответ (бывает и такое).
Из того, что лучше не говорить, я бы отметила фразы-клише "Я знаю, что вы чувствуете", потому что это заведомо неправда. Очень аккуратным нужно быть с вопросами "Почему?" ("Почему вы оказались в этом месте?", "Почему вы так поступили?") – такие вопросы усугубляют у пострадавших поиск причин трагедии в собственном поведении, а они уже и так изнуряют себя вопросом "Почему это случилось со мной?". Крайне аккуратно нужно обращаться со сравнениями типа "Могло бы быть хуже" (в некоторых стрессовых ситуациях это более или менее уместно, но если трагедия связана с гибелью людей, обесценивать такое горе сравнением с худшим – нельзя). Мое персонально нелюбимое – фраза "Все будет хорошо" (вы на самом деле этого не знаете, и, тем более, если на данный момент как раз "все плохо"), хотя в определенных ситуациях некоторые говорят, что их эта фраза поддерживает. В принципе, таких клише много ("Бог забирает лучших" и т.п.), я бы в целом порекомендовала не искать каких-то логических интерпретаций происшедшего и, опять же, фраз, от которых собеседник сразу "должен" перестать горевать - а как раз дать ему горевать, быть рядом и выразить своими словами искреннее участие и готовность помогать.
- Как Вы считаете, главный редактор должен принимать решение (и быть в некотором смысле за это ответственным), кто поедет освещать происшествие (например, отправить более опытного журналиста, более чуткого или же первого, кто свободен или сам вызвался)?
- На мой взгляд, журналисты должны проходить специальную психологическую подготовку, и во многом эта профессиональная культура уже меняется. В мире этими вопросами занимается Центр "Дарт" по журналистике и травмам, и все больше крупных СМИ понимают, что журналистам необходимо изучать хотя бы основы психологии стресса. Ведь если журналист освещает вопросы финансовых рынков, он должен понимать, о чем идет речь, если комментирует спортивную игру - должен знать ее правила. А на освещение трагедий и конфликтов часто "бросают" неопытных журналистов, думая, что эти знания у всех есть интуитивно или из собственного опыта. Но это не так. Участникам своих тренингов я предлагаю вспомнить ситуации "из жизни", когда либо они пережили трагедию, либо у их друзей случилось какое-то несчастье. В таких ситуациях, на самом деле, мы не знаем, что говорить и как себя вести, этих знаний у нас нет "по умолчанию". Хотя, естественно, многие хотят проявить сочувствие, но иногда это либо получается довольно неуклюже, либо, боясь навредить, мы просто не звоним или не подходим к человеку в горе, и таким образом лишаем его столь ценной поддержки.
Что касается работы редакции, конечно, должна быть ротация, то есть лучше не создавать ситуацию, когда на трагические репортажи выезжает всегда один и тот же журналист, потому что у него "лучше получается". Это большой фактор риска профессионального выгорания. Но и посылать на освещение трагических событий молодых неопытных журналистов, чтобы они прошли "боевое крещение" без всякой подготовки, тоже неправильно.
Используя метафору, можно сравнить это с тем, как мы посылаем человека на пожар без всякого защитного костюма. Можно с большой долей вероятности предположить, что он обожжётся, и отрицание того факта, что журналисты переживают эмоциональные последствия освещения трагических событий, к хорошему не приводит.
- Какие три совета Вы могли бы дать руководителю издания/телеканала/проекта? Например, по отношению к подчиненным в экстремальных ситуациях.
- В Центре "Дарт" разработаны подобные рекомендации. Есть то, что нужно сделать ДО задания (провести хотя бы основную психологическую подготовку, о чем мы говорили выше); то, что делается во время задания (если это опасное место – постоянная или периодическая регулярная связь, обеспечение информационной и другой поддержки), и то, что делается после. Обязательно нужно уделить внимание последствиям таких репортажей, последить, не наблюдаются ли у коллеги или подчиненного настораживающие симптомы (например, человек не похож сам на себя, стал часто опаздывать или наоборот, засиживаться на работе, больше молчит, хотя раньше был разговорчив, или стал более раздражительным). Нужно иметь возможность проговорить эти последствия – особенно те детали, которые не вошли в репортаж. Полезно иметь контакты психологов и психотерапевтов, желательно, знакомых с реалиями работы журналиста, но часто именно поддержка коллег играет решающую роль. Со стороны начальства обязательно отметить работу журналиста и поблагодарить за нее, не воспринимать это как должное и просто как выполнение обычных обязанностей.
- Есть мнение, что психологические тренинги по поведению в экстремальных ситуациях журналистам не нужны, мол, профессиональный цинизм делает свое дело. Что Вы думаете на этот счет?
- Да, эта работа (обсуждение психологических аспектов травмы с журналистами) поначалу встречала и встречает довольно сильное сопротивление, причем не только в России. Журналистская культура – это в целом культура таких "мачо", которые, рискуя жизнью, оказываются в самых опасных местах, чтобы рассказать людям правду. Но отрицать психологические последствия работы с трагедиями и людским горем - это, как я сказала выше, можно сравнить с тем, когда человек идет в открытый огонь, считая, что он настолько здоров и силен, что с ним ничего не случится. Нужно понимать, что реакция на горе и трагедию (переживания, расстройства сна, навязчивые воспоминания и т.п.) это НОРМАЛЬНАЯ реакция на НЕНОРМАЛЬНЫЕ события. И вместо того, чтобы это отрицать, с этим нужно работать.
Хорошо, что вы спросили про цинизм, это как раз одна из защитных реакций, показывающих, что эмоциональные последствия все-таки имеют место. Чтобы постоянно не переживать боль, психика огрубевает, становится невосприимчивой. Но опасность, кроме прочего, тут еще и в том – если мы говорим о профессии – что личность и эмоции журналиста – это его рабочий инструмент. Закрывая свои чувства от человеческого горя, мы закрываемся и от самого человека, лишаем его поддержки, когда она ему больше всего нужна, когда он уязвим. Одно дело, когда вы идете брать интервью у влиятельного политика, облеченного властью, и хотите себя настроить на "беспощадный" режим, чтобы выведать у него побольше информации или подловить его на каких-то несостыковках. Совсем другое дело – когда перед вами горюющий человек, у которого, если можно так пафосно выразиться, ободрана душа. И закрывать при этом свою – не только несправедливо с человеческой точки зрения, но и неправильно с профессиональной – у вас просто не получится хороший репортаж. Это обязательно почувствует и ваш собеседник, и потом ваш зритель или читатель. Не хочется, чтобы аудитория воспринимала журналистов как "стервятников" в погоне за сенсациями, когда они терзают и так уже пострадавших людей. Но если сделать репортаж этично и бережно, он может оказать порой и терапевтическую функцию.
Я сравниваю профессии журналиста и психолога-консультанта: и те и другие должны уметь бережно поговорить с горюющим человеком (хотя и цели этого разговора – разные), но в работу психолога профессионально "встроено" то, что он должен прорабатывать собственные эмоции с коллегами или супервизором, чтобы содержать свой "инструмент" (личность, эмоции) в здоровом рабочем состоянии. А в журналистской культуре это не предусмотрено. Хотя интуитивно такое все-таки порой существует (отчасти некоторым вариантом такой поддержки служит "обсуждение в "курилках", например), и это очень хорошо. Но хорошо бы это было более системно, а не стихийно.
- Если заниматься психологической подготовкой журналистов, то в каком формате? Тренинги, лекции и курсы для желающих (которые, кажется, и так существуют) или обязательная программа в университете, семинары на рабочем месте?
- Думаю, и то, и другое, и третье. Я вела курс "Освещение экстремальных ситуаций" на факультете журналистики в МГУ, он был весьма популярным, хотя и не обязательным для студентов. Проводила тренинги для "взрослых" работающих журналистов, и это тоже было интересно и познавательно. Журналисты часто не рассказывают о том, что осталось за рамками репортажа или статьи, но когда начинаешь разговор об этом – у каждого есть, чем поделиться. Часто даже информационная поддержка очень полезна – просто прочитать статью про возможное профессиональное выгорание, про посттравматическое стрессовое расстройство, про то, почему интервью с пострадавшими имеет свои нюансы, и в чем они, даже просто задуматься на эту тему и поставить себе вопросы бывает очень полезно. Зачастую, когда человек переживает последствия травмы (а журналисты относятся к тем профессиям, которые могут переживать "вторичные" травмы, когда трагедию пережил не сам, а люди, с которыми ты общаешься), ему кажется, что он "сходит с ума", что он один в этом, потому что "у всех все нормально", и только я почему-то не могу нормально спать, не могу забыть перенесенный опыт, переживаю непривычные для себя отрицательные эмоции. Но правда в том, что это все НОРМАЛЬНАЯ реакция на ненормальные события (трагедии, войны, гибель людей), и человек, переживающий такие реакции, не один.
- Вы можете посоветовать какие-то лекции/курсы по поведению в экстремальных ситуациях для журналистов?
- Есть курсы "Бастион", но они, насколько я знаю, касаются поведения в экстремальных ситуациях, но не в плане психологии общения с пострадавшими. Системной психологической работы, мне кажется, у нас нет. По мере сил я собираю информационные материалы на русском языке и провожу тренинги для журналистов, когда меня приглашают. В крупных СМИ уже уделяется внимание психологической подготовке журналистов.
- Журналист на месте трагедии должен быть наблюдателем или участником?
- Это очень сложный вопрос, и одна из тяжелых психологических дилемм для журналиста в экстремальной ситуации. Конечно, журналист на месте трагедии -– именно журналист, он выполняет свою работу. Но как человек вы должны потом с этим жить и, как говорится, спать по ночам. Поэтому если, скажем, вы видите, что пострадавшему человеку нужна помощь, а кроме вас, ее некому оказать, то естественно, что "человеческое" в какой-то момент может взять верх над "профессиональным". Есть примеры, как военные фотографы, например, откладывали камеру и помогали людям, а потом возвращались к съемке. При этом если есть другие профессионалы, которые заняты непосредственной помощью, надо понимать, что задача журналиста не менее важна, она просто другая. Вы можете донести историю до большого количества людей, привлечь внимание к проблеме или трагедии, возможно, изменить ситуацию к лучшему в крупном масштабе.
- Когда произошла последняя трагедия в Кемерово, я услышала в свой адрес такое мнение: "врачи работают с тяжелобольными людьми и ничего, МЧСники спасают людей – и ничего, ты – журналист, читать и писать о таких трагедиях – твоя работа, поэтому нельзя все пропускать через себя и переживать". Насколько нормально, если это слово вообще в контексте уместно, "пропускать" трагические ситуации через себя? Или лучше стараться отстраниться, насколько это возможно?
- Как мне сказала одна хорошая журналистка в интервью, нужно отстраняться от трагедий, но не от людей. То, что "работают – и ничего" – это иллюзия, трагедия для всех оставляет те или иные последствия, просто люди по-разному с ней имеют дело, да и уровень психологической подготовки у разных профессий разный. Мы знаем, например, что бывают весьма циничные врачи, и да, отчасти их можно понять - нельзя умирать с каждым пациентом, на всех не хватит. Но самые лучшие врачи - которые умеют и лечить, и проявить участие, а не цинизм. Тут каждый должен для себя найти некий баланс между тем, чтобы "рвать сердце" каждый раз – опять же, это может быстро привести к выгоранию и никому не поможет – и тем, чтобы закрываться "защитной броней" (а это две стороны одной медали, на самом деле). Возможно, это отчасти приходит с опытом. У меня был такой момент в жизни. Я тогда сформулировала для себя, что "нельзя достать луну с неба, а яблоко с ветки – можно". Есть то, чего я не могу сделать (вернуть погибшего, например), как бы я ни хотела и ни переживала. Но я буду делать то, что в моих силах, и если человеку нужна моя поддержка, я ее по мере сил окажу.
- Чаще всего мы говорим о том, как должен и не должен вести себя журналист, но не говорим о том, журналист – тоже человек и тоже подвержен психологическим травмам. Например, у него может появиться "синдром выгорания". Расскажите, пожалуйста, об основных симптомах. Как помочь человеку справиться с "выгоранием"?
- На интуитивном уровне само слово "выгорание" означает то, что того "огонька", с которым вы подходили к работе, больше нет. Человека гораздо меньше радует и интересует работа, он больше устает, иногда кажется, что становится "трудоголиком", но это не та продуктивная работа, когда "все спорится", а наоборот, неэффективное времяпрепровождение без особых результатов. В целом выгорание характеризуется потерей смысла того, что ты делаешь, человек задает себе вопросы "Ну и зачем это все?", думает, что все бесполезно и никому ничего не надо. Часто выгорание еще называют "усталостью от сострадания" – эмоциональное выгорание как психологический феномен описан как раз у тех профессий, представители которых в своей деятельности сталкиваются с психологическими проблемами, горем, страданиями других людей. Лучше, когда симптомы выгорания распознаются на ранних стадиях, когда возникает ощущение, что "что-то не так", тогда с ними легче справиться, а если проблему запустить, бывает, что люди уходят из профессии.
Рекомендации по профилактике выгорания обычно делятся на несколько уровней. Профессиональные и организационные – важно, чтобы рабочий процесс был организован так (см.выше вопрос, что требуется от редактора), чтобы сложные и более легкие задания чередовались, чтобы у журналиста было время отдыхать и восстанавливать силы, в том числе эмоциональные, чтобы работа получала поддержку и благодарность, а не воспринималась как должное. На персональном уровне важно ставить себе реалистичные задачи (опять же, не замахиваться на то, чтобы сразу спасти мир одним репортажем, а продвигаться к этой благородной цели маленькими шажками), организовывать свое рабочее время и не забывать заботиться о себе – это очень важно, хотя как раз журналисты часто этим пренебрегают.
Очень важна позитивная обратная связь – когда человек видит, что его работа имеет смысл, она способна что-то изменить, кому-то помочь – это обычно очень качественная защита от выгорания.
- Вы уже много лет изучаете психологию экстремальных ситуаций, пишете множество работ на эту тему, помогаете людям в сложных ситуациях. Вы испытываете стресс, эмоциональное напряжение до сих пор или это с годами ушло и превратилось в просто работу?
- Отличный вопрос, и я даже не знаю, смогу ли я сформулировать точный ответ. Пожалуй, тут нельзя ответить, выбрав один из "полюсов". Я не стала с годами эмоционально больше отстраняться от страданий и боли, хотя, наверное, я видела больше горя, и в жизни, и в профессии, чем обычный средний человек. Я понимаю, что есть вещи, которые не в моих силах, но есть и то, что я могу сделать, чтобы облегчить ситуацию, и я хочу это делать. Потом, после пережитых трагедий – я это чувствую по себе и об этом мне также говорили опытные журналисты – начинаешь острее ценить радости и то благополучие, которое в обычной жизни мы часто воспринимаем по умолчанию. Осознавая хрупкость жизни, становишься не более мрачным, а более благодарным всему позитивному. Конечно, я тоже совершаю ошибки и продолжаю учиться, так что это скорее некий путь.
На странице ОК-Journalism в Фейсбуке, которую ведет Ольга Кравцова, размещены полезные для журналистов материалы:
1. «Трагедии и журналисты» – перевод на русский язык брошюры Центра «Дарт» про освещение травмирующих событий.
2. «Журналисты и психологическая травма» – статья Ольги для журнала «Журналист» о проблемах освещения экстремальных ситуаций.
3. Рекомендации по интервьюированию пострадавших – из «Живого Журнала» Ольги «Психология стресса для журналистов» (в блоге вы также можете найти и другие материалы проекта по меткам-тегам).
4. О выгорании среди журналистов – почему журналистам важно заботиться о собственном эмоциональном состоянии.
5. Этические принципы подготовки журналистских материалов о детях – брошюра ЮНИСЕФ на русском языке.
Фото: страница Ольги Кравцовой в Facebook
Данная публикация подготовлена в рамках проекта, финансируемого за счет гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов Автор текста: Алена Болдырева