Автор: Юрий Казаков, специалист по профессиональной этике, сопредседатель Общественной коллегии по жалобам на прессу
Опубликовано в издании Общественной коллегии по жалобам на прессу "Настольная книга по медийному саморегулированию" под редакцией д.ю.н. профессора М.А. Федотова, Москва - 2009
Введение
Бессмертное щедринское «Хорошо иностранцу: он и у себя дома иностранец» замечательно ложится, в том числе, на проблему журналистской профессионально-этической нормы, теснейшим образом связанной с бытованием и развитием профессиональной этики журналиста. Интенсивно формировавшаяся на Западе в непростом, конечно же, но достаточно органичном (уже по непрерывному нахождению в «силовом поле» естественным образом формировавшегося гражданского общества) процессе трансформации ремесла создания газетных и журнальных текстов в самостоятельную профессию , журналистская этика у себя дома, в медиапространствах «старых демократий», обнаруживается сегодня зрелым, полнокровным и, что принципиально важно, живым, жизнеспособным, не склонным «окукливаться» явлением культуры: повседневно востребуемым, повседневно нарабатываемым и – повседневно же поддерживаемым и самими журналистскими сообществами, и гражданским обществом.
С определенного времени циклы формирования, действия и основательного обновления профессионально-эти¬ческих документов (будем для простоты именовать их по наиболее распространенной в природе форме «кодексами») , а равно и циклы формирования, развития и серьезной реконструкции органов саморегулирования в западных журналистиках (а по формуле «хороший кодекс плюс сильный орган саморегулирования» достаточно уверенно определяется присутствие, отсутствие или же условное присутствие системы саморегулирования в том или ином профессиональном пространстве), перестали наблюдаться – в логике «у них так, а мы – наособицу» – еще в Советском Союзе: на том коротком закате горбачевской гласности, который виделся преддверием свободы слова. На финальный аккорд гласности, представлявшей собой, как понятно теперь, социально-исторический эксперимент масштаба большего, чем сама перестройка, пришлось принятие в апреле 1991 года Первым съездом Союза журналистов СССР на конфедеративной основе Кодекса профессиональной этики журналиста, историческую роль которого нет оснований преувеличивать, но нет оснований и преуменьшать.
Саморегулирование: российский формат
Появление – уже в Российской Федерации – первых профессионально-этических документов журналистских ассоциаций (Кодекс профессиональной этики российского журналиста был принят Союзом журналистов России в 1994 году; в том же году, но чуть раньше, была принята Декларация Московской хартии журналистов; в 1997 году была открыта к подписанию Декларация «О принципах честной работы в жанрах судебного очерка и репортажа, а также журналистского расследования» Гильдии судебных репортеров), а затем и первого системного документа, представлявшего согласованные подходы к профессионально правильному ведущих медийных организаций (речь – о Хартии телерадиовещателей, подписанной в 1999 году шестью самыми крупными на тот момент вещательными организациями), позволяли надеяться, что профессиональная этика журналиста приживается, перестает быть теперь уже и в России известным щедринским «иностранцем».
Разработка и принятие перечисленных документов создавали важную предпосылку для выхода прежде всего передовой, этосной части достаточно условных пока сообществ профессиональных журналистов, той части, которая действительно успела, во-первых, всерьез задуматься о признаках профессионализма, так или иначе связав их с собственной рабочей повседневностью, а во-вторых, решиться достаточно серьезно преодолевать разрыв между прокламируемой профессионально-этической установкой и ее повседневным приложением к собственной практике, на, скажем так, условную «стационарную орбиту» современной профессии. Доступное к свободному обозрению и журналистами, и обществом по публичной проявленности, акцентированности конкретных ориентиров, объявляемых именно «профессиональными», по определенности рекомендаций, предостережений и предписаний, адресованных члену конкретной ассоциации, место на этой «орбите» не гарантирует, уточним, «этосному» журналисту привилегий или преференций, равно как и не избавляет его от втягивания в конфликты: в том числе и с прямой отсылкой оппонентов к тем самым рекомендациям и требованиям.
Принципиально важно то, однако, что сам выход на «стационарную орбиту» имеет выраженный репутационный характер, ибо означает отказ от игры на территориях, не просвечиваемых и не регулируемых профессиональной этикой, системой профессионально-моральных (с ударением на оба слова) ориентиров. Что переход к жизни «с оглядкой на кодекс» в чисто практическом смысле означает снижение издержек и, по меньшей мере, неоправданных, немотивированных рисков: для самого профессионала, для профессии в целом, но также и для общества . И что, наконец, там и тогда, где и когда конфликты все же оказываются неизбежными, журналист, представляющий ассоциацию зрелую, естественным образом подошедшую к этапу выработки своего кодекса, не остается в конфликте один на один ни с самой социальной средой (во всем ее внутренне противоречивом многообразии), ни со средой профессиональной (а профессиональная репутация дорогого стоит, в том числе и в материальном исчислении), ни, что обозначим отдельно, с буквой закона, с ее толкованием и толкователями. Специфика конфликтных ситуаций, возникающих там, где профессиональное сообщество уже заявило о себе введением выверенной и принятой профессионально-этической нормы, системы представлений о желательном и должном в профессии, состоит в том, что ситуации эти, в большинстве своем, оказываются подлежащими разрешению силами и средствами саморегулирования.
И здесь, пожалуй, последний из той цепочки «вводных» пунктов, без которой мне показалось затруднительным уверенно подойти к теме прямой и обратной связи профессионально-этической нормы с системой саморегулирования. Этот пункт – орган саморегулирования: важнейшая, именно системная часть института профессионального или надпрофессионального регулирования.
В России сегодня таких органов два: внутрикорпоративный (Большое Жюри Союза журналистов России, образовано в 1998 году) и надкорпоративный (Общественная коллегия по жалобам на прессу, образована в 2005 году).
Не предполагая здесь и сейчас обсуждать деятельность, проблемы и перспективы каждого из этих органов, уточню: о надежности практического присутствия и об успешности существования на «стационарной орбите» судить и говорить всерьез возможным становится только тогда, когда профессионально-моральные конфликты, по определению, по специфике своей не подлежащие разрешению законом, начинают устойчиво находить именно надежные, а не просто устраивающие стороны разрешения. Говоря о надежности, уточню, что разрешения, обнаруживающие черты устойчивой легитимности, воспринимаемые таковыми либо самим профессиональным сообществом (если конфликты не выходят за его рамки), либо профессиональным сообществом и обществом (случаи, встречающиеся более часто), обнаруживают себя на поверку не просто устраивающими стороны, но, во-первых, действительно квалифицированными, а во-вторых, обладающие запасом известной инновационности взгляда на проблемную ситуацию и варианты ее разрешения, продвигающие и сообщество, и общество.
Первый случай (когда конфликт развивается и разрешается внутри конкретной, ограниченной определенной «союзной» территорией профессиональной среды), начиная с февраля 2008 года, с принятия Союзом журналистов новой редакции Положения о Большом Жюри, признается подопечной территорией Большого Жюри. Второй случай (когда конфликт происходит на границе профессиональной и внепрофессиональной среды) – сферой ответственности Общественной коллегии.
При том, что становление и действие институтов и органов саморегулирования в журналистике имеют ряд существенных особенностей (в сравнении, например, с саморегулированием в сфере бизнеса), обращу внимание не на них, а на то главное и общее, что, собственно, и позволяет отделять саморегулирование как таковое от любого рода суррогатов. Саморегулирование выстраивается – всегда – изнутри того пространства, которое полагает правильным и практически возможным разрешать собственные проблемы и конфликты профессионально-этического свойства без вмешательства государства и без его участия. Саморегулирование – всегда – выстраивается исключительно на добровольной основе, без какого-либо внешнего к тому понуждения. Наконец, саморегулирование предполагает – всегда – существование активной и заинтересованной в успешном развитии журналистской профессии профессиональной среды. В среде пассивной, аморфной, лишенной потенциала самостояния и живого роста, саморегулирование не живет: чахнет, сворачивается или же перерождается в род тирании наименее склонных к профессионально-этическому саморазвитию «твердолобых» или же обладающих наибольшей способностью мимикрировать, приспосабливая и пространство, и принципы к собственным нуждам, т.е. рано или поздно утрачивает право и основание полагаться именно саморегулированием.
Говоря о заинтересованности среды в развитии профессии, уточню принципиально важное для жизни любой системы саморегулирования, но также и для темы данной статьи обстоятельство. Орган саморегулирования, призванный (а значит, в идеале – постоянно готовый и способный) реально и успешно выполнять роль квалифицированного арбитра в тех медийных конфликтах, где речь идет о нарушениях (настоящих или мнимых) принципов и норм журналистской этики, должен быть также постоянно готов и способен выполнять и функции долгосрочные, стратегические по характеру. Такие, например, как поиск, а не просто толкование нормы. Как отбор и анализ встречающихся в журналистской практике прецедентов, требующих установления неких профессиональных правил. И запуск процесса практического поиска таких правил в самой журналистской среде и в среде примедийных экспертов.
Не продолжая ряда, напомню хорошо известное всем, кто когда-либо специально интересовался проблемой формирования профессионально-этических кодексов: равно так же, как невозможно (в принципе) «собрать» идеальный универсальный кодекс, пригодный для любых журналистских ассоциаций, невозможно собрать «идеальный» кодекс и для одной конкретной ассоциации – в логике «с миру по нитке». Известно, что любой авиаконструктор в любой точке нашей планеты имеет дело с одними и теми же законами аэродинамики. Но никому из авиаконструкторов не придет в голову на этом основании, во-первых, ратовать за строительство одного суперуниверсального самолета, а во-вто¬рых, строить новые самолеты по старым схемам, пусть и казавшимся в свое время удачными. На новые требования, новые риски и вызовы, новые материалы и т.д. хорошие конструкторы всегда отвечают новыми поисками, новыми предложениями, новыми моделями: точно зная, что практика отберет в итоге лучшее из возможного.
При всей условности «технических» параллелей, представляющийся хорошим своим создателям журналистский кодекс действительно хорошим будет признан (или не признан) профессиональной практикой. Ею же, а не только поиском экспертов, будут обнаруживаться поправки, дополнения, затруднения, требующие переосмысления норм, казавшихся вчера незыблемыми, или правил, об отсутствии которых позавчера и даже вчера вовсе не догадывались.
Мне показалось полезным и любопытным на одном конкретном примере проследить, как в России 2007-2008 годов практикой подсказывается, а органом саморегулирования принимается, оформляется и переадресовывается «сигнал», свидетельствующий о полезности продвижения, пусть небольшого, но действительно нового, если не к профессиональной норме, то к профессиональному правилу. Историю эту, пока крайне далекую от завершения, рассмотрю как тематический «кейс», пометив, в соответствии с содержанием поля поиска, понятным каждому журналисту словосочетанием «письмо читателя».
«Письмо читателя»: завязка ситуации поиска
27 ноября 2007 года Общественная коллегия по жалобам на прессу (далее по тексту – Общественная коллегия) приняла решение «О жалобе Л.А. Пешковой на газеты “Граница России” и “Дальневосточный пограничник” в связи с ответом на ее обращение в адрес редакции “Граница России”».
Перед тем, как цитировать интересующую меня выдер¬жку из этого решения, – канва событий, предшествовавших обращению жены офицера-пограничника в Общественную коллегию; алгоритм развития конфликта и его суть.
Федеральное ведомственное издание получает письмо из дальневосточного поселка Каменка, от жены начальника одной из проходящих по этому ведомству пограничных застав. В письме – набор бытовых, повседневных проблем, с которыми сталкивается конкретная семья: от качества жилья для офицеров – до нерегулярности выплат зарплаты, за которой, к тому же, приходится добираться за две сотни километров. Жена офицера сетует на то, что из жалованья мужа вычитают деньги на ремонт квартиры в ветхом доме для семей офицеров при том, что никакого ремонта не только не делается, но и не планируется. И задает вопрос, как можно, не выплачивая вовремя зарплаты, вызывать офицера в командировку, предлагая ему необходимые для поездки деньги занимать где-то на стороне. («Что значит занимать – попрошайничать? Как это унизительно – жить постоянно в долгах! После всего этого мне очень не хочется, чтобы мой муж служил, я постоянно разговариваю с ним на эту тему, но ему нравится служба, несмотря ни на что».)
Ключевая строка письма в редакцию: «Помогите найти справедливость!»
Федеральное издание письмо из Каменки публикует, снабжает комментарием, в котором выражает надежду, что «командование погранотряда, женсовет найдут время, силы и средства для помощи хотя бы одной, отдельно взятой пограничной семье». И просит коллег из региональной газеты (того же ведомства) разобраться с ситуацией на месте и подготовить материал для московского издания.
Региональная газета направляет на заставу корреспондента (в погонах), дает ей отписаться по запросу, а потом предоставляет и свою полосу для публикации. Смысл этих текстов: дела на заставе не так плохи, что же касается автора, то…
Реакция Л.В. Пешковой на две публикации – в тексте заявления в Общественную коллегию: «В своем письме я обращалась за помощью с существующими проблемами в воинской части, где проходит службу мой супруг, а вместо решения этих проблем вынесли на всеобщее обсуждение многие личные трудности нашей семьи; кроме того, много неправды, искажения фактов. А также в материале газеты “Дальневосточный пограничник” содержатся необоснованные обвинения в мой адрес».
Интересующихся тем, как же именно, под каким углом, с применением каких методов и приемов работы Общественная коллегия рассматривала эту жалобу и к каким конкретно выводам пришла, переадресую на сайт Союза журналистов России, содержащий специальную страничку Общественной коллегии: со всеми рассматривавшимися ею делами и всеми документами, их сопровождающими, от жалоб до решений. Участвовавшего в этом заседании и проголосовавшего за его решение автора данной статьи интересует в настоящий момент сугубо частное обстоятельство: сам феномен читательского письма и тот поворот, который при обращении к этому феномену произошел, в том числе, с самой Общественной коллегией.
Что касается феномена «читательское письмо», то этот универсальный механизм или даже институт (что точнее) обратной связи читателя с редакцией, в России, формально относящейся к «молодым демократиям», а на деле – по менталитету значительной части населения, по крайней мере – и сегодня продолжающей оставаться и восприниматься страной «постсоветской», продолжает нести сверхнагрузку, порой ненормально тяжелую и для отправителей, и для адресата. От редакции ждут, по сути, того же, чего от реальной власти: решения определенных, часто действительно неподъемных для человека и не разрешаемых на его уровне вопросов. При этом отсутствие у редакции возможности реально повлиять на ту же власть, а уж тем более – отказ от попытки это делать, обнаруживают своим последствием падение личного и общественного доверия, работу репутационного лифта вниз, на поражение, в том числе и профессии в целом. Что уж говорить о ситуации, когда корреспондент, приехавший для рассмотрения на месте просьбы о помощи, обращенной в конкретное издание, сосредоточивает критику не на ведомственных проблемах и решениях, о которых упоминает автор, не на реальных проблемах пограничников и их семей, а преимущественно на личности самого автора? Выкладывая на бумагу сугубо личное, проскочившее в разговор по простодушной доверчивости (оказалось – под магнитофонную запись), а кое-что и присочиняя для красного словца, создавая из автора (как в советские времена, о чем молодой журналист в погонах могла и не догадываться) портрет «негативного явления».
Замечательный случай: в должной мере внимательно присматриваясь к конфликту как таковому, Общественная коллегия задержала внимание именно на феномене «письмо читателя», задавшись самым простым, детским по сути вопросом: а чем регулируются отношения между автором и адресатом, существуют ли какие-то нормы и правила на этот счет, кроме известной нормы Закона РФ «О средствах массовой информации»?
Статья 42 «Авторские произведения и письма» этого закона правовую сторону использования читательских писем определяет с исчерпывающей, вроде бы, степенью защиты частного и общественного интереса, но также и редакционной самостоятельности. «Письмо, адресованное в редакцию, может быть использовано в сообщениях и материалах данного средства массовой информации, если при этом не искажается смысл письма и не нарушаются положения настоящего Закона. Редакция не обязана отвечать на письма граждан и пересылать эти письма тем органам, организациям и должностным лицам, в чью компетенцию входит их рассмотрение».
Все, вроде бы, ясно. Но вот на шестнадцатом году жизни и работы Закона человек, относящийся с доставшимся от советских времен доверием к жанру «письмо в газету», травмируется там, где предполагал найти защиту от травмы . И что? Да ничего: данной статьей закона реальная жизненная ситуация (пусть и редкая) не предусмотрена; других же законов для подобных авторов писем у страны нет .
Что касается линии профессионально-этической – участники заседания получают подтверждение автора настоящей статьи, составителя не раз переиздававшегося сборника «Профессиональная этика журналиста»: ни один из «этических» документов, принятых медийными сообществами в России за последние тринадцать лет, не содержит норм, правил, рекомендаций, связанных именно с письмами в редакцию. Разработчики этих документов либо находили сам предмет не заслуживающим специальных предписаний или рекомендаций журналисту, либо считали все вопросы, связанные с такими письмами, разрешенными, исчерпанными средствами правового регулирования, т.е. все тем же Законом РФ «О средствах массовой информации».
Все, справочные окна закрыты?
В этой «точке зависания» я предложил обратиться к чужому опыту. Не с целью перенести его на российскую территорию (это невозможно сделать механически), но для контрольного анализа логики «параллельного» этического подхода. В результате за круглым столом зала заседания российской Общественной коллегии обсуждается, взвешивается, анализируется подход к читательским письмам, представленный в документе «Принципы публицистики (Кодекс печати)», которым руководствуются журналисты печатной прессы Германии. Вот как выглядит предложенная членам Общественной коллегии «к сведению» часть специального, именно читательским письмам посвященного, параграфа в германском документе: «Послания, направленные в издательства или редакции, могут быть опубликованы в качестве писем читателей, если такое намерение, судя по форме и содержанию посланий, имелось у автора. Согласием со стороны автора можно не заручаться в том случае, если послание касается какой-либо публикации в этом органе печати или же темы, представляющей всеобщий интерес» .
Следует пояснить, что сама по себе германская формула «могут быть опубликованы (…), если такое намерение, судя по форме и содержанию посланий, имелось у автора», в ориентиры для «случая Каменки» определенно не годилась (даже и как достойный пример подхода, успешно работающего в зарубежной профессиональной практике). Автор заявления в Общественную коллегию подтвердила в открытой части заседания, что в момент написания письма в редакцию против его публикации ничего не имела, «хотя писала его не для этого».
Сухая констатация: повода для выстраивания российской разъясняющей, уточняющей, продвигающей аналогии германский документ не дал. Но было ли само обращение к нему напрасным или лишним?
Представляется, что именно добавление к двум российским отправным точкам конфликтной ситуации – нечеткости представлений автора письма о возможном обращении с ним (при фактически полном исключении априори вероятности использования самого факта обращения себе во вред) и, напротив, предельной четкости, ведомственной заданности подхода журналиста, работавшего с письмом, – третьего угла зрения (специального пригляда германского документа к не всегда ясно выраженной воле автора письма в редакцию – и удовлетворения, если в другом нет особой нужды, даже и угадываемого настроения человека не быть публично представленным) сыграло свою роль: не прямо, но косвенно. Конкретнее – побудив признать и эту, и многие другие российские ситуации, связанные с феноменом «письмо в редакцию», конфликтогенными по природе и потому уже заслуживающими поиска своего рода тематического профессионального стандарта.
Вот интересующий нас пункт решения Общественной коллегии по жалобам на прессу от 27 ноября 2007 года: «Общественная коллегия полагает принципиально важным возрождение в российской практике серьезной журналистской работы с письмами читателей. В то же время необходимо выработать правила профессии, касающиеся случаев, когда публикация писем читателей является обязательной, желательной, возможной или, напротив, недопустимой».
При том, что за эту представляемую здесь на публичное обозрение формулировку я несу личную ответственность, проголосовав на заседании в том числе и за этот – пункт № 15 (как и остальные члены ad hoc коллегии – решение было принято консенсусом), мое отношение к ней по прошествии времени – двойственное. Все же первая часть «двучлена», касающаяся «возрождения практики работы с письмами читателей», – скорее недопустимый, чем разумный компромисс; по духу сказанное в логике «хотелось как лучше» – скорее привет из советского прошлого, чем сигнал из устойчиво демократического будущего.
Поднимаясь от этого досадного частного к общему, главному, замечу: Общественная коллегия едва ли не впервые не только в собственной истории, но и в без малого десятилетней истории российского саморегулирования дала побудительный сигнал (адресованный одновременно и профессиональному сообществу журналистов, и экспертному сообществу, и обществу в целом) к выработке именно профессионального стандарта в конкретной области, в редакционной работе (во всех ее видах и проявлениях) с письмами читателей.
Обращу внимание на алгоритм, но также и на стиль поведения ad hoc коллегии, обнаружившей в «письме читателя» конкретное проблемное поле. При том, что процесс обсуждения ситуации выглядит непрерывным, задним числом его нетрудно разделить на отдельные шаги.
Первый шаг: коллегия убеждается в том, что повседневное взаимодействие в этом поле только отчасти регулируется (оглядка на закон) правовой нормой. Нужно ли было в этом убеждаться? При том, что мне, эксперту по профессиональной этике, проще и логичнее всего ответить «нет», объясняя, почему именно так, коль речь идет о поиске, предпринимаемом органом саморегулирования и касающемся именно профессиональной этики, отвечу все же – «пожалуй, да». Поясню почему. Авторами Закона РФ «О средствах массовой информации» достаточно большое количество позиций, относимых обычно к позициям профессионально-этических документов, было включено в текст закона, с которого, собственно, и началось право массовой информации в Российской Федерации. Так что перепроверка этой позиции «по закону» могла оказаться не лишней. Я даже склонен полагать, что она таковой и оказалась, по крайней мере для него самого; но об этом позже.
Второй шаг: коллегия обнаруживает (обзор соответствующих документов), что в российских профессионально-этических нормах и правилах не находится ничего, что может быть и достаточно плотно, и достаточно аккуратно «приложенным» к конкретной ситуации, – или же быть спроектированным на нее в режиме мотивированной аналогии.
Третий шаг: ad hoc коллегия, делая выбор, совершает поступок. Она отказывается от искушения попытаться выстроить «на глазок», не отходя от стола заседания, временную схему прохода через «серую зону»: в виде некой квазинормы или слепленного наспех правила.
Четвертый шаг: коллегия устанавливает «предупреждающий знак» – и приглашает все заинтересованные стороны к профессиональному поиску, призванному обустроить небольшую, но важную территорию взаимодействия сильным, надежным (с точки зрения и профессии, и общества) образом и способом.
О разделении рабочих полей и предмета внимания органов саморегулирования
Стоит обратить внимание на конкретную деталь: говоря о необходимости выработки профессиональных правил, Общественная коллегия не берет на себя такую работу. И в этом нет грана лени или же стремления выполнить свою работу чужими руками. Это принципиально важный момент, требующий знания и понимания всеми, кого может коснуться конфликтная ситуация с профессионально-моральной подоплекой. Двухпалатная Общественная коллегия, определяющая себя «независимой структурой гражданского общества, осуществляющей саморегулирование и сорегулирование в сфере массовой информации», изначально попробовала установить допустимые границы своего вмешательства в самостоятельность журналиста и редакционную независимость, исключающие нанесение травм журналистской профессии и отдельным журналистам. Рассматривая информационные споры определенных категорий, относящиеся к ее компетенции, Общественная коллегия, согласно своему уставу, «обобщает и разъясняет принципы и нормы журналистской этики и поведения, признаваемые (…) участвующими в ее формировании организациями, их членами и работниками», «оценивает профессионально-этические нормы, содержащиеся в различных корпоративных документах», «осуществляет систематизацию прецедентов, сложившихся в ее работе по рассмотрению информационных споров». Но при этом (внимание!) не осуществляет «кодификации прецедентов и квалификации казусов». Последнее – прерогатива органа саморегулирования внутрикорпоративного, Большого Жюри Союза журналистов России.
Достоинства подхода способны оборачиваться, как показывает практика, в том числе известными издержками, связанными с нестыковкой органов и институтов. Насколько мне известно, с конца ноября 2007 года по конец февраля 2008 года, когда я сам использовал возможность представить проблему «письма читателя» в контексте конкретного решения Общественной коллегии журналистам и редакторам полутора десятков СМИ российского Северо-Запада (в рамках двухдневного пилотного семинара), никаких практических движений для выработки искомых (читай: предполагающих поиск и заслуживающих затрату усилий на его организацию) правил профессионального поведения не предпринималось.
Относя последнее обстоятельство к издержкам метода «до востребования» при относительно слабой обратной связи российских органов саморегулирования с профессиональной средой, но сразу же и напоминая сказанное выше о живой и жизнеспособной среде как непременном условии существования и развития института саморегулирования, уточню: именно репутационная составляющая «письма читателя» и конфликтов, с ним связанных, побудила меня посвятить обсуждаемой здесь теме специальный семинарский «блок».
Мое – члена сразу двух органов саморегулирования – обращение к теме «читательского письма» было исключительно инициативным и сугубо «примерочным», пробным. По-хорошему, сбор даже первоначального, но именно качественного материала «по следам профессиональной практики» российских СМИ требует специальной серии определенным образом подготовленных и выстроенных тематических «фокус-групп». К сожалению, условная «фокус-груп¬па», которую представляла собой аудитория семинара в Пушкине, не могла быть (по условиям подготовки и проведения семинара, по разбросу пунктов «повестки дня» семинара, по времени, которое автор мог затратить именно на данную тему) необходимым образом подготовлена и настроена. Но тем более важно предложить к обсуждению несколько выводов по итогам ее работы.
Первый час предметного поиска
«Проще всего – замарать человека. Отмываться потом приходится всю жизнь. А некоторым это не удается и до самой смерти». Это до смерти банальная (а по сути – всевременная, и в этом смысле – бессмертная) реплика одного из героев старого, дозастойных советских времен, кинофильма «Журналист» вполне могла бы послужить эпиграфом к обсуждению интересующей нас темы на том самом ноябрьском заседании Общественной коллегии по жалобам на прессу.
Но прозвучала она, равно как и пафосная, но также ходульная кинореплика некой старой сотрудницы отдела писем не называемой, но угадываемой представителями старшего поколения «центральной газеты» , на семинаре в Пушкине.
Фрагменты старого фильма были выбраны мною (как эмоционально и содержательно мотивированные и при этом необходимо провокативные) видеозаставкой к тематическому блоку, который в программе семинара был обозначен самым простым, но именно исходным, родовым образом: «Письмо в редакцию. Случай Людмилы Пешковой».
Три обстоятельства обсуждения «заданной» темы участниками семинарской (условной, повторим еще раз) «фокус-группы» представляются мне заслуживающими если и не подробного рассмотрения, то специального упоминания в рамках данной статьи.
Первое: сама тема признана очевидно актуальной для современной российской прессы, по крайней мере - печатной. Среди восемнадцати человек, обсуждавших ситуацию и конкретное решение Общественной коллегии (а ровно половина из них, как свидетельствует список участников, были редакторами городских газет и заместителями главных редакторов, т.е. лицами, принимающими основные решения в процессе повседневной реализации конкретной редакционной политики, во-первых, и, во-вторых, повседневно влияющими на образ практических действий региональных журналистов), не нашлось ни одного, кто назвал бы тему, отмеченную Общественной коллегией постановкой «поискового» флажка, недостаточно значимой для собственной газеты или же, напротив, достаточно прозрачной, «просветленной» теорией или практикой, накопленным редакционным и личным опытом.
Что касается сущностных черт ситуации с читательскими письмами, обнаруженных при обсуждении темы (а это – второе из обстоятельств, которые представляются мне важными для обозначения формата и самой проблемы, и характера дискуссий на семинаре в Пушкине), то я, модератор семинара, не был готов к тому, например, что во многие редакции читательские письма и по сей день приходят в объемах, сопоставимых с объемами советского периода. И что в редакциях за последние годы уже проделана достаточно серьезная работа по «стихийной» систематизации самих писем и способов работы с ними, и даже профессионально-гражданской оценки окружающей среды .
И наконец, третье, главное для настоящей статьи. Попытка перейти непосредственно к поиску профессиональных правил работы с письмами принесла определенный результат даже и в не специальном, недостаточно подготовленном и слабо «прогретом» варианте направленного поиска. Вовремя отказавшись от использования метода неоконченного предложения в работе с аудиторией, работавшей с листа и голоса, не имевшей, как уже отмечалось, времени и возможности подготовиться к профессиональному представлению ситуации модератору как внешнему эксперту , я, в роли модератора семинара, предложил его участникам идти «от случая», т.е. использовать метод профессионального «кейса».
Отдавая себе отчет в том, что статья в журнале «Ведомости», даже и самом «профильном» для рассмотрения проблем и вопросов профессиональной этики, не методическое пособие по профессиональный этике журналиста, отмечу здесь только некоторую часть наиболее важных и понятных самим участникам семинара (что означает: не обязательно признаваемых таковыми экспертом внешним) ситуаций-случаев, способных рассматриваться далее, при последующих обсуждениях, если не системо-, то пространствообразующими при выработке тех или иных подходов, предлагаемых профессией или же профессии.
Облегчая задачу членам «фокус-группы», модератор предложил участникам семинара делить случаи из собственного опыта (а точнее, их «казусные» проекции) на три простых группы: ситуации, когда письма публиковать необходимо, возможно – и невозможно, изначально запрещено.
Любопытно, что толчок к настоящему обсуждению задала первая реплика, прозвучавшая в аудитории: в голове хорошего, опытного редактора сидит, по сути, своя Общественная коллегия, которая позволяет определить, какое именно письмо печатать нужно, а какое – нет. Рациональная, сугубо прагматичная в основе реплика эта была дезавуирована простейшим вопросом модератора: а если редактор не самый хороший? Или не опытный?
Вот некоторая часть конкретных реплик и предложений, зафиксированных рабочим диктофоном после того, как аудитория пришла практически к единогласному выводу о полезности и даже необходимости выработки «правил письма». При обсуждении естественным образом выпала, оставаясь на усмотрение самого редактора и редакционного коллектива, средняя позиция: «публикация возможна». Хотя и по этой позиции было сделано одно существенное уточнение.
Итак, редакция никогда не публикует:
а) анонимных писем. Уточнение-разъяснение, сформированное при более подробном обращении к категорическому тезису: не публикуя анонимных писем, редакция не отправляет их в корзину, но непременно будет по ним работать: проверяя содержащуюся в них информацию, если та окажется (покажется) затрагивающей «общественный интерес». На мой взгляд, и базовая позиция, и уточнение соответствуют «профессионально-правильному» в журналистской профессии по заявленным профессионально-моральным основаниям и выбранному образу действий. И полностью соответствуют поведенческой журналистской норме для конкретной страны и конкретного времени, когда людям зачастую просто страшно говорить от собственного имени неудобную или опасную правду: в том числе, адресуя информацию о конкретных фактах в газету.
б) писем, содержащих признаки национальной вражды или способных стать причиной агрессивных проявлений такой вражды. И здесь модератору показалось разумным не ставить точку в предложенном, а обсудить с аудиторией проблему «ядра» и периферии «языка вражды», а равно и проблему формирования «культа ненависти» в ситуации, когда пресса отказывается – из лучших побуждений – вообще говорить о проблемах, острых гранях межнациональных отношений. Отмечу, однако, что по данному вопросу рабочая, согласительная формулировка так и не была найдена, – в том числе, и за явным недостатком времени на обсуждение именно данного, сложнейшего и крайне острого для газетной практики вопроса. Важный практический момент: не найдя универсальной развязки для обсуждаемой ситуации, договорившись – пока – оставить «условно рабочими» два подхода (принципиальная непубликация «письма вражды» – и оставление права на публикацию такого письма за редактором, имеющим возможность посоветоваться по его получению с редакцией, в том числе, т.е. принять взвешенное коллегиальное решение), участники семинара обратили внимание на возможность появления в редакциях под видами «читательских писем», по сути, продуктов политической деятельности. Либо пропаганды идей и представлений определенного сорта и определенной направленности – либо контрпропропагандистских усилий, призванных остановить поход во власть людей с определенной системой ценностей, идей и представлений. С первой категорией «писем» все относительно ясно. А со второй? Зафиксированное в аудитории семинара суждение: «я, как избиратель, обязательно должна знать, кого избираю, а потому и письмо такое предпочту увидеть на полосе СМИ», имеет право быть услышанным экспертами. Равно как и другое, в известной мере – встречное суждение: каждая редакция, опубликовавшая такое письмо, должна быть готова услышать обвинения в экстремизме в свой адрес – со всеми вытекающими отсюда последствиями.
в) писем, содержащих угрозы в адрес конкретных людей и конкретных инстанций. В большинстве случаев, изучением конкретной ситуации обнаруживается, что за угрозами такими стоят выбросы неконтролируемых эмоций граждан, придавленных реальной, неподъемной для них проблемной ситуацией.
Редакция обязательно публикует:
• письма, содержащие просьбу помочь больному ребенку. Именно в этом разделе возникла тема существования определенных редакционных правил публикации писем. Реплика участника семинара: «Получив такое письмо, мы связывается с отправителями. И всегда четко объясняем им, что именно требуется, чтобы такое письмо попало на полосу: копии медицинских документов, телефоны врачей, с которыми мы могли бы связаться, – словом все то, что может подтвердить реальность описанной ситуации». Как видим, перед нами – определенная профессиональная технология, которую трудно отнести к собственно профессионально-этическим, но постоянное обращение к которой может быть квалифицировано (наряду с самим правилом перепроверки ситуации, содержащейся в письме, установления ее подлинности) как «правило профессии».
• письма, содержащие критику самой редакции и публикаций, которые предлагаются ею в качестве выражающих редакционную позицию. Непубликация таких писем наносит урон репутации издания больший, чем публикация, даже и самая жесткая.
Полагая сказанного по обыденным повседневным ситуациям достаточным, считаю полезным упомянуть здесь и одну очевидно не обыденную ситуацию, также связанную с «письмом читателя».
Вот сюжет, каким он всплыл по ходу семинара и был, насколько позволили обстоятельства, обсужден – в качестве имевшего неоднократный выход на полосы СМИ и при этом заведомо трудно кодифицируемого. После одного из «резонансных» терактов тиражное федеральное издание получает и публикует письмо из далекого сибирского города, автор которого пишет: «Я слышал, что отец террориста (фамилия которого в то время на слуху у всей страны) сказал, что сжег бы сына на медленном огне». Автор письма интересуется у газеты, есть ли у террориста семья, дети. Письмо появляется в рубрике «фотофакт». Текст, набранный жирным шрифтом, дается встык со снимком, на котором запечатлены отец, мать и двое детей. Ниже – пояснение: в распоряжении редакции оказалась фотография, на которой запечатлены предполагаемый террорист и его семья.
Проходит несколько лет. Судя по сообщениям массовой информации, террорист, которому инкриминируется тягчайшее преступление, давно убит. И вдруг одна из уважаемых петербургских газет воспроизводит давнюю фотографию, фокусируя внимание, по сути, теперь уже не на самом террористе (его уже нет), но на членах его семьи. Вопросы по публикации: кто и на каком основании вынес этим людям повторный публичный приговор? И кто вообще доказал, что они имели хоть какое-то отношение к страшному теракту? И еще один вопрос, возникший годы спустя после первой публикации снимка (когда выяснилось, что и слова отца террориста в «письме читателя» воспроизведены неверно, что отец на самом деле сказал: «Я сжег бы сына на медленном огне, если бы знал, что это он такое сделал»): имеет ли право газета публиковать письмо читателя, не проверяя его предысторию, включая и подлинное авторство (в обсуждавшемся случае, это авторство могло быть и «наведенным», письмо, как согласилось большинство участников семинара, могло быть введено в массово-информационный поток, от имени конкретного адресата, спецслужбами, решавшими оперативные задачи), и содержащиеся в нем цитаты?
Уточню важное: попытка решительно разделить сферы деятельности спецслужб и журналистики, заявить в качестве нормативного и приемлемого для России поведенческий стандарт одного из европейских кодексов, решительно исключающего сотрудничество журналиста со спецслужбами при любой погоде и в любых обстоятельствах (уберегая тем самым и читателя, и журналиста от игры с ними «втемную»), в «фокус-группе» не прошла, модельная ситуация «спецслужбы обратились в редакцию с просьбой опубликовать фотографию похищенного ребенка» сломала стереотип мирного времени; единственное, до чего удалось договориться определенно и безоговорочно, с оглядкой на конкретную ситуацию: редакция не должна публиковать фото как бы от себя, место на полосе и текст спецслужбы должны быть именно таким образом маркированы. Газета в данном случае – канал коммуникации спецслужбы с обществом, но не коммуникатор. Мне такой подход представляется действительно оптимальным, подстраховывающим на критическом направлении и публикатора, и его аудиторию, и саму основу взаимного доверия аудитории и публикатора. Доверия, исключающего появление во взаимоотношениях этих двоих тени третьего, пусть и выполняющего сверхважные для государства и самого общества специальные задачи…
Вместо заключения
Проведя экспериментальное обсуждение темы «письма читателя» по ходу одного из своих семинаров, я утвердился в догадке, что «правила профессионального поведения», на необходимость формирования которых обратила внимания Общественная коллегия, собирать лучше всего именно опробованным способом: с оглядкой на конкретный редакционный опыт, по профессиональным прецедентам. Когда есть кому заниматься в уставном порядке квалификацией и кодифицированием (проблему подготовленности к такой работе нынешних органов саморегулирования я выношу за границы данного текста), самое главное, чтобы было что именно квалифицировать и кодифицировать.
Где это искомое брать, кому и как именно заниматься сбором прецедентов и мнений? Очевидно, что идти можно и даже стоит многими путями: через семинары, схожие с тем, что я провел и отчасти описал. Через специальные рубрики в двух, как минимум, журналах, интересующихся различными аспектами повседневной работы российских журналистов и деятельности конкретных органов саморегулирования. Через специальную анкету на сайте Союза журналистов.
Что касается того, как же поступать затем с собранным материалом, – это вопрос на вырост. Я предложил бы такой материал для предварительного рассмотрения, анализа, отбора специальным группам экспертов. Полагаю, такие с радостью собрались бы под новое, перспективное дело по призыву любого из органов саморегулирования или же секретариата Союза журналистов. А вот уже просеянные и отобранные ими ситуации рассмотреть пришлось бы, готовя конкретные предложения Большому Жюри.
Не буду, впрочем, брать на себя заботу сопредседателей органов саморегулирования, это им решать, как именно выстраивать работу на заявленном направлении. Принципиально важно, пожалуй, только то, чтобы сама проблема поиска профессиональных правил для работы с «письмом читателя», поднятая Общественной коллегией, но сразу же и помеченная не очень востребованным в России грифом «до востребования» (как понимает читатель, тавтология эта выбрана мною сознательно), не растворилась в воздухе, не замоталась, не закрылась задачами более важными, срочными.
И здесь – две последние, заключительные реплики.
Первая (выполняя обещание вернуться к оглядке Общественной коллегии на ст. 42 Закона «О средствах массовой информации») – о границе, разделяющей право и профессиональную этику, и о необходимости к границам этим (как и к слиянию «двух лун») относиться с предельным вниманием, а не только с крайней осторожностью.
Напоминая, что по закону «О средствах массовой информации» редакция не обязана отвечать на письма граждан и пересылать эти письма тем органам, организациям и должностным лицам, в чью компетенцию входит их рассмотрение» , я просто обязан задать вопрос, который только на первый взгляд представляется простым. А по профессиональной совести редакция, редактор и конкретный журналист могут эти самые «читательские письма» попросту (по лени, по настроению, произвольно) склады¬вать в урну, – не отвечая читателю, не передавая их тем самым «органам, организациям и лицам», на внимание которых к себе и к своим проблемам надеется севший за письмо в редакцию? Закон им, как видим, этого не запрещает. А норма профессиональной этики молчит – за отсутствием таковой. Так что, возвращаемся к проблеме поиска тематических «профессиональных правил»? Именно: получив еще один аргумент, подкрепляющий позицию Решения Общественной коллегии, но и дополняющий его конкретным списком новых, уточняющих вопросов, связанных с ответами на письма и с их передачей «по инстанциям», как это прежде именовалось.
Реплика вторая – и последняя. Габриэль Гарсия Маркес, сказавший некогда замечательно точные слова о том, что «журналистские нормы – не продукт обстоятельств, а неотъемлемый элемент журналистской работы, естественный, как жужжание пчелы», конечно же, не имел в виду российскую журналистику и ее конкретные, часто печальные обстоятельства. Но все же – имел в виду, так получается, и ее тоже.
И коли так: кто назовет настоящую цену жужжания пчел в стране лебединых озер? Кто решится сказать, что слышит это жужжание ежедневно и повсеместно? И кто, наконец, всерьез полагает, что жужжание органов саморегулирования заменит жужжание пчел или хотя бы отчасти покроет его дефицит?
