ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР КАЗАКОВА Ю.В. С ИРИНОЙ КАЗАНИНОЙ
(разговор состоялся около 21 часа 29 мая 2013 г.)
Ю.В. КАЗАКОВ (ЮК). Здравствуйте, спасибо за звонок.
Скажите, Ирина, мы с Вами знакомы – или не знакомы?
И.КАЗАНИНА (ИК): Думаю, что нет.
ЮК. И у меня такое ощущение. Я обозначаю этот «репер», который нам может завтра понадобиться, чтобы мы могли понять, что ситуацию, которую мы обсуждаем сейчас, мы обсуждаем с нуля.
Мы договоримся с Вами сейчас, что завтра, если нам удастся с Вами связаться по скайпу, я не буду пытаться узнать Ваше настоящее имя. Сегодня мне стало известно, что Ирина Казанина – это псевдоним. А Коллегия относится с абсолютным уважением к псевдониму как к профессиональному праву на имя. Это понятно?
ИК. Да.
ЮК. Теперь по самой статье. Скажите, откуда Вы узнали ситуацию – и почему попытались рассказать о ней в своей «Комсомольской правде»?
ИК. В декабре 2011 года к нам пришли Максим и его мать, Елена Фурсова, и рассказали об этой ситуации, что они фактически потеряли ребёнка. Что Максим не имеет возможности общаться со своей дочерью, с Полиной, а Елена Фурсова, бабушка, с внучкой. Попросили помочь им осветить ситуацию, чтобы как-то привлечь к ней внимание. Мы выехали в Нововоронеж, пытались встретиться, пообщаться со второй стороной, с Николаем и Ольгой. У меня были оба телефона (от Фурсовых). Телефон Ольги был отключен, телефон Николая периодически включался. Я до него дозвонилась, попыталась договориться о встрече. Он сказал, что встречаться не будет, но может на какие-то вопросы ответить по телефону.
Меня, конечно, главный вопрос интересовал: почему они не хотят отдавать ребёнка Максиму? Какие у них аргументы, почему он плохой отец? На что Николай мне ответил, что он – игроман, и Полина ему не нужна: не аргументируя. И всё, на этом наша с ним связь по телефону закончилась. И потом, сколько я ни пыталась на него выйти, он отвечал: «Я говорить с вами не буду» - и бросал трубку.
У нас была целая серия статей, поскольку мы вели эту историю на протяжении более года. И после одной из публикаций на телефон редакции вышла бабушка, Ольга Шемерянкина, она общалась с редактором. В этот момент я вошла, мы тоже пытались её привлечь к общению, чтобы она с нами встретилась, поговорила. На что нам было сказано, что мы с вами общаться не будем. Мы просто требуем, чтобы вы убрали публикацию из газеты и больше не касались этой темы.
ЮК. Понятно. Второй вопрос. Заявителем в Общественную коллегию выступила Светлана Алексеевна Ангел. Вам знакомо это имя? Если да, то откуда?
ИК. Да мне это имя знакомо. Елена Фурсова, рассказывая мне эту историю, говорила, что Ангел жаловалась на них в полицию, насколько я помню. Жалоба была такого содержания: они не доверяют ребенка Фурсовым потому, что те якобы педофилы, извращенцы; якобы Ангел была свидетелем того, как они развращали Полину.
ЮК. Я не уточняю деталей, потому, что у Вас их нет, как я предполагаю, а нам они и не нужны на самом деле.
Скажите, какое-нибудь представление о связи заявителя с этой семьёй, которая выступает в роли потерпевшей, у вас есть или нет?
ИК. Опять же со слов Елены Фурсовой. Она говорила, что Ангел является родственницей, сестрой, что ли, Ольги Шемерянкиной.
ЮК. Спасибо, я получил такую информацию сегодня из третьих источников. Завтра я попытаюсь задать этот вопрос на заседании напрямую. Вас я переспросил для того, чтобы узнать, слышали ли вы об этом, не более того.
Хорошо. Отодвигаем в сторону – я и завтра буду пытаться это сделать – взаимоотношения бабушек и дедушек; ребенок в данном случае – жертва.
Меня интересует Ваше профессиональное начало. Вы по образованию журналист?
ИК. По образованию – нет.
ЮК. А по роду деятельности, по сроку работы?
ИК. В журналистике я пять лет. В «Комсомольской правде» четыре года.
ЮК. Теперь скажите, у Вас есть какое-то представление о профессиональной этике журналиста? Где-нибудь, что-нибудь Вы об этом слышали? Знакомы ли Вы с какими-нибудь документами?
ИК. По роду деятельности: у нас и семинары проходили. Нас обучали этому в рабочем процессе. В принципе да.
ЮК. Поскольку я знакомился с материалом на сайте, уточните: материал был размещен в бумажной версии? Или существовал в версии только воронежской и сайтовой?
ИК. Нет, он выходил в газете.
ЮК. В основном выпуске, федеральном?
ИК. Нет, мы пытались его поставить в федеральный, но, к сожалению, у нас этого не получилось. В федеральный пытались поставить, чтобы нам помогли в розыске девочки, поскольку её объявляли в федеральный розыск по линии судебных приставов.
ЮК. Т.е. Ваш текст выходил только в региональном выпуске?
ИК. В региональном, да.
ЮК. В материал на сайте включён тот самый ролик (речь идет о гиперссылке – Ю.К.), который как бы направлен против вас, против вашего подхода. Я имею в виду ролик про то, как пытаются увести девочку. У вас в тексте есть предупреждение против какой-то сетевой журналистики. (Имеется в виду призыв автора статьи в «КП» не идти на поводу у «сетевых кинематографистов».) Это Ваша идея была – поставить этот ролик как бы «с другой стороны»?
ИК: Конечно.
ЮК. Это не было Вам навязано кем-то? Не было сделано под давлением?
ИК. Нет, совершенно.
ЮК. Теперь давайте я Вам объясню, - поскольку мы никогда не имели с Вами дела, и Вы не знаете, что такое Общественная коллегия по жалобам на прессу. Когда мы принимаем к рассмотрению жалобу, то мы говорим: тот, кто подаёт жалобу, тот обязан подписать с Коллегией Соглашение о признании её профессионально-этической юрисдикции. Вторая сторона может эту юрисдикцию признать или не признать. Если на заседании ad hoc коллегии мы решим, что признание коллегии другой стороны не обязательно, мы можем рассматривать жалобу как существующую по факту.
С Вами никто не связывался, так что Вы не знаете, что у Вас был шанс подписать или не подписать Соглашение с нами. Более того, у меня есть предположение, что на то, чтобы подписать с нами такое Соглашение, Вы должны были бы получить санкцию своего редактора, - как журналист регионального выпуска.
ИК. Хотя бы поставить его в известность.
У нас с Вами такой возможности не было, потому что связь нам обеспечили только сегодня. Т.е. мы с Вами взаимно не готовы к завтрашнему заседанию.
Поэтому рассказываю Вам, что другая сторона, заявитель, такое Соглашение с Коллегией подписала. Это не освобождает другую сторону от ответственности перед Коллегией, а Вас не освобождает ни от возможности быть в чем-то обвинённой, ни от возможности и, как мне кажется, необходимости публично оправдаться.
Вас обвинили в определенных, да что там – серьезных профессиональных грехах. Вы не выслушали другую сторону, предоставили слово только одной из двух; более того, вы потакаете человеку, который причиняет зло малолетнему ребёнку, отделяя его от бабушки и дедушки, - и когда бы только этим. У нас очень тяжелое заявление. Оно будет на нашем сайте, там Вы увидите, что написала С.А. Ангел, обращаясь в Коллегию.
Скажите, положа руку на сердце: Вы использовали свои журналистские возможности для того, чтобы создать материал максимально объективизированный, - или же воспользовались тремя репликами, ссылками, чтобы написать то, что написали?
ИК. Нет, я пыталась выйти на контакт с противоположной стороной. И более того: мне было бы как журналисту интересно пообщаться с самой Полиной. Но, к сожалению, эта возможность представилась мне только тогда, когда Полина вернулась к отцу. Тогда нам общение с девочкой было разрешено совершенно открыто.
ЮК. Спасибо, я ровно на этом завершу наш отдалённый контакт. Если завтра вдруг у Вас образуется возможность выйти с нами на связь по скайпу, я обещаю Вам не пытаться преодолеть барьер профессиональной защиты, который называется другое имя журналиста, и, если захотите, не буду говорить Вам: откройте, пожалуйста, лицо. Если эта возможность будет, позвоните мне, пожалуйста, на известный Вам телефон, скажите, что возможность пообщаться по скайпу у Вас есть, и мы с Вами соединимся. Время рассмотрения Коллегией этой второй жалобы (а у нас завтра две жалобы) – 12.00. Я полагаю, что с 12.00 до 13.00 мы будем слушать С.А. Ангел и тех, кто с ней придёт. Понятно? Спасибо.
Я постараюсь немедленно положить запись нашего разговора в вариант, доступный для предоставления его завтра моим коллегам.
